Танго на цыпочках

Трусом был этот Али, бросить наивную пятнадцатилетнюю девчонку, которая ждет ребенка и совершенно не представляет, как жить дальше. Трусом и подлецом. Впрочем, если я что-то понимаю в законах, то в уголовном кодексе имеется статья за совращение несовершеннолетних.

"Мне пришлось признаться. Дома был скандал. Даже не скандал, а настоящая война — мама, Витольд и даже Лара, которая слабо понимала, что происходит, ополчились против меня. Я мигом перестала быть милой девочкой, хорошей дочерью, гордостью семьи, превратившись в потаскуху, шалаву, которая к тому же связалась с черным. По-моему, именно факт, что отец моего будущего ребенка — араб, раздражал их больше всего. Витольд вообще перестал замечать меня, мама кричала, будто я свожу ее в могилу, а Ларочка, моя любима племянница Ларочка, с недетской серьезностью заявила, что мне нужно уйти из дома, чтобы остальным стало легче. Я ушла. Однажды, после очередного скандала, оделась и ушла, неделю жила на вокзале — даже вспоминать неохота, настолько ужасной была эта неделя, но, невзирая на весь кошмар, у меня ни на секунду не возникло мысли о возвращении домой.

На вокзале меня Олег Петрович и нашел. Ты его не знаешь, поскольку после твоего рождения Олег Петрович разорвал всяческие отношения с нашей семьей. Но давай по порядку. Олег Петрович — давний друг моего отца, твоего дедушки, это он помог Витольду поступить в аспирантуру, и кандидатскую защитить, и докторскую, и с выездами помогал, и деньги на экспедиции находил. Витольд Олега Петровича уважал, часто повторяя, что без его помощи карьеру бы не сделал.

О случившемся Олег Петрович узнал от Лары: мама и Витольд даже не пытались меня искать, говорили всем, будто я уехала к дальней родственнице в деревню. Думаю, имейся в наличии такая родственница, меня бы и взаправду отправили. А Лара возьми и проболтайся, что я сбежала.

Олег Петрович многое мне не рассказал, но кое о чем я сама догадалась: в семье произошел очередной скандал, на сей раз виноватыми сторонами оказались Витольд и мама. Думаю, Олег Петрович, пригрозил сделать Витольда невыездным, а это означало конец карьере, конец достатку, вот они и согласились принять меня обратно. Больше на меня никто не кричал, и разговаривали, если приходилось заговаривать со мной, вежливо, но, Боже мой, сколько ненависти скрывалось за этой вежливостью, сколько презрения и затаенной злобы. Я старалась не выходить из комнаты, но даже в ней ощущала себя лишней. Этакой живой помехой спокойной жизни.

А Олег Петрович относился ко мне с добротой и сочувствием. И с днем рожденья поздравил: привез чудесный букет роз и большого, почти в человеческий рост, медведя. Я расплакалась. То, что происходило дальше, сложно описать, но я попытаюсь. Олег Петрович пригласил всех, в том числе и меня в зал, и предложил следующее.

Во-первых, он забирает меня к себе — на этом месте все вздохнули с облегчением. Им не терпелось от меня избавиться, думаю, они с готовностью отдали бы меня хоть черту лысому, не говоря уже об Олеге Петровиче.

Во-вторых, Олег Петрович, воспользовавшись своими связями, оформляет брак со мной. Он объяснил, что этот шаг необходим, поскольку существование в одной квартире с молоденькой девушкой, которая не приходится ему близкой родственницей, будет расценено вполне определенно. Да и неопределенный статус "дочери друга" не позволит сопровождать Олега Петровича в заграничных поездках, а ездить ему приходилось часто. И снова никто не возражал.

В-третьих, после родов ребенок остается в семье — я имею в виду маму и Витольда. Олегу Петровичу пришлось успокаивать всех — для меня была невозможна сама мысль о том, что придется расстаться с тобой. Витольд же не хотел и слышать о том, что он вынужден будет воспитывать чужого ребенка. Мама просто разрыдалась и, хватаясь за сердце, предложила сдать "бастарда" в детдом. Я не буду описывать спор, скажу лишь, что он занял не один час, и победил в конечном итоге Олег Петрович. Ничего не скажу о причинах, вынудивших его поставить это жестокое условие, я часто думала, но так ни до чего и не додумалась. Может, боялся, может не хотел связывать себе руки чужим ребенком, может боялся, что в тебе скажутся гены Али. Не знаю. Условие было, и мне следовало с ним считаться.

Впрочем, моего мнения как раз-то и не спрашивали.

На следующий же день я переехала к Олегу Петровичу. Он был очень хорошим человеком, умным, заботливым, интеллигентным, просто добрым. За всю нашу совместную жизнь он ни словом, ни жестом, не напомнил мне о грехе молодости. Оговорюсь, что тебя я не считаю грехом, скорее благословением Божьим, которого мне лишили. Греховна была моя связь с Али, моя любовь и моя слабость.