Танго на цыпочках

— У меня предчувствие. — Тимур, даже если бы захотел, не смог бы описать то странное ощущение, которое испытывал при упоминании острова. Больше всего оно походило на легкое потрескивание старых досок, нормальных с виду, но гнилых изнутри. Этот треск предупреждал: попробуй-ка стать на доску, и мигом провалишься.

Как и следовало ожидать, разговор закончился ничем. Ника твердо вознамерилась отправиться на Лисий остров и, во что бы то ни стало, найти черный лотос. Или, на худой конец, сокровище, о котором упоминалось в письме.

Поиски свои она решила начать с дневника, благо, там оставалось примерно половина. Ну и Бог с ней, пусть копается в грязи, коли охота. Для себя Тимур решил, что ни на какой остров не поедет, дневник читать не станет и вообще культурно напьется.

Мысль показалась на редкость удачной. В конце концов, уже почти две недели на свободе, а до сих пор не отметил, такое ощущение, что записался в клуб анонимных алкоголиков. За пивом Салаватов отправился немедля, благо, Ника увлеченно что-то черкала в тетради и, судя по всему, мешать отдыху не собиралась.

Когда Тимур вернулся и стал перегружать бутылки из пакета в холодильник, Ника вяло поинтересовалась:

— Пить будешь?

— Буду. — Честно ответил Тимур.

— Будем. — Поправила Сущность.

Год 1905. Продолжение

Когда небо, расколовшись напополам, сыплет дождем, все мысли исчезают, смытые, растворенные этой водой. Остается лишь шум-шелест капель, едва слышное дребезжание стекла да глухая совершенно непонятная тоска.

С того дня, когда Федор обнаружил в лесу яму с черепами, минула неделя. Целых семь дней, а пролетели, как один. Палевич томился вынужденным ожиданием, но как назло в округе не происходило ничего необычного. Да и в доме было тихо: ни тебе волков белых, улыбающихся, ни рыжеволосых призраков с теплыми руками, ни, слава Господу, убийств или исчезновений. Жизнь, точно река после весеннего паводка, вернулась в старое русло и теперь неторопливо несла воды сквозь череду дней.

И Палевич постепенно начал привыкать к этому неспешному существованию в тихом пустом доме. Он предпринял было попытку вернутся в гостиницу, однако пани Наталья заявила, что в таком случае будет вынуждена просить пана Охимчика поселится в доме, что причинит ее репутации гораздо больший ущерб. Она по-прежнему панически боялась оставаться одна, и Аполлон Бенедиктович не без душевных мук и тщательно скрываемой радости согласился остаться.

Пани Наталья ко всему оказалась интересной собеседницей, образованной, умной, острой на язык и в то же время по-детски наивной и мечтательной. В ней странным образом уживались два человека, и никогда нельзя было предугадать, с кем из них имеешь дело.