Татьяна Ларина как объект психиатрии

Кстати о Дельфине. Она тоже внесла свою немалую лепту в это чудовищное письмо. Французский писатель Мармонтель, чей третий том сочинений Татьяна выменяла на сонник Мартына Задеки, наверняка уже был зачитан ею до дыр. А между тем, как пишет очень интересный литературовед Д. М. Шарыпкин, "любимая героиня Мармонтеля -- девушка, готовящаяся стать верной супругой и добродетельной матерью, а затем свято охраняющая семейный очаг и образцово исполняющая свой долг <...> Такой девушкой как раз и была "героиня "Школы дружества" -- юная деревенская барышня по имени Дельфина <...> Подобно Татьяне, Дельфина, влюбившись в молодого человека, написала ему письмо с признанием в любви, но он вместо ожидаемого ею предложения руки прочел ей строгую мораль. Впоследствии она вышла замуж за богатого аристократа" (статья "Пушкин и "Нравоучительные рассказы" Мармонтеля").

Связь очевидная, не так ли? Больше того! В этом же томе, но уже из другого рассказа, повествует Шарыпкин, оказался и книжный предтеча Онегина - некто Вилар, в которого, как вы уже догадались, "влюбляется прелестная и добродетельная девушка, дочь благородных и состоятельных родителей, характером напоминающая Татьяну. Эта героиня Мармонтеля - цитирует Шарыпкин Мармонтеля, - `совсем несклонна к веселости, а любит тишину и размышление', `печальна и задумчива'. Она `погружается в задумчивость и вздыхает от сильного движения, производимого в душе ее чудесами натуры; иногда же в восторге своем проливает слезы'. Вилар поначалу не замечает ее, но потом становится серьезнее, сам увлекается ею и женится на ней".

Таким образом, с рождения склонная к некоторому психическому недомоганию Татьяна, с крайне раннего возраста начитавшись всех этих нравоучительных кошмаров про печальных задумчивых девушек, не склонных к веселости, мгновенно идентифицировала себя с ними - и, как оказалось, навсегда. Болезнь Татьяны попала в точку, нашла свое место, безошибочно нащупав слабый нейрон - и, не имея никакого контроля над собой, начала стремительно развиваться.

То же самое десятилетиями - безнаказанно и бесконтрольно! - доныне происходит и с другими девушками, которые, наслушавшись дифирамбов Татьяне Лариной и ее неадекватным поступкам, начинают вести себя как она, превращая себя в лучшем случае в жалкое подобие психически нездоровой личности.

9. РАЗГОВОР С НЯНЕЙ

Вот так, начитавшись и нашептавшись до одури чужих писем к чужим возлюбленным, Татьяна на пустом месте доводит себя до истерического приступа - не хуже Карениной, тоже любившей болезненно пофантазировать. Приступ сопровождается ступором, остановкой дыхания, покраснением лица, шумом в ушах и блеском в глазах:

Тоска любви Татьяну гонит,

И в сад идет она грустить,

И вдруг недвижны очи клонит,

И лень ей далее ступить.

Приподнялася грудь, ланиты

Мгновенным пламенем покрыты,

Дыханье замерло в устах,

И в слухе шум, и блеск в очах...

Так терзается она до ночи. А ночью, мучаясь все от того же и еще от бессонницы, заводит с няней разговор о любви - под благовидным предлогом "поговорим о старине". Но только няня собралась поговорить о некогда любимых Татьяной предметах - про каких-нибудь "злых духов" и "небылицы", как она тут же перевела разговор на любовь: "Расскажи мне, няня, про ваши старые года: была ты влюблена тогда?" Что ты, отвечает няня, никакой любви не было. "Да как же ты венчалась, няня?" - спрашивает Татьяна.

Вот именно.

Вот поэтому она и придумала себе любовь к Онегину - чтобы венчаться. Поэтому и изумляется ответу няни.

Но только няня начала рассказывать про свою тяжелую безрадостную жизнь, в том числе и каким, собственно, образом она венчалась без любви, а уж Татьяна ее и не слушает ("Да ты не слушаешь меня"). Ну действительно - если без любви, то чего же там слушать? Не в самом же деле интересоваться няниной судьбой. И Татьяна быстро переводит разговор на себя:

"Ах, няня, няня, я тоскую,

Мне тошно, милая моя:

Я плакать, я рыдать готова!..

Итак, беседы не вышло - рассказ няни про свою жизнь оказался совершенно не интересен Татьяне. Да и не только в няне дело. Выслушивать других людей, интересоваться их здоровьем, переживать за них, проявлять к ним сочувствие - таких добродетелей Татьяна начисто лишена. Она даже и не знает, что такие добродетели существуют. И это, повторяю, относится не к одной только няне. Точно такое же пугающее равнодушие она выкажет и в отношении Ленского, и в отношении Онегина. Причем в последних двух случаях речь уже будет идти о куда более серьезных вещах - о жизни и смерти (Ленский) и о нешуточно пошатнувшемся здоровье (Онегин). Но даже и до этого ей не будет никакого дела, что уж про няню говорить.