Текстоцентризм в кинокритике предвоенного СССР

Автор-писатель должен быть главным консультантом по обработке материала, развитию сюжета и толкованию типов, ибо подразумевается, что этот материал лучше всех должен знать сам писатель. Независимо от того, кто написал сценарий: сам ли писатель, или кто-либо другой по новелле или по роману живого писателя [Творческий рост 1934: 6].

Позже Леонид Трауберг заявлял:

Режиссер один знал, как все подать. […] на сегодняшний день путевку выдает драматург. […] скажут, что путевки, выдаваемые нам драматургами, не всегда доброкачественны, что волей-неволей надо вмешиваться. Пусть так. […] неоднократно говорилось о том, что лучше нам, режиссерам, не мучиться долго над сценарием, приходя разбитыми в ателье на первую съемку. […] я предпочел бы просто хороший сценарий, чем вечно изменяемый на ходу, так называемый «лучший» сценарий. А у нас считается, что за этим лучшим сценарием надо гнаться во время съемок [Трауберг 1936: 40–41].

Трауберг обобщил долгую и тщетную дискуссию о своеволии режиссера в обращении со сценарием и – с другой стороны – о роли сценариста в кинопроизводстве. Автор журнала «Пролетарское кино» еще раньше видел в кропотливой работе над сценарием залог продуктивности съемок:

Если сценарий пишется в течение года и переделывается несколько раз, об этом принято […] говорить с прискорбием […]. Предполагается […], что нормальный сценарий должен рождаться с молниеносной быстротой и в законченном совершенстве. Не пора ли бросить эти нелепые рассуждения? Ведь никто (кроме закоренелых литфронтовцев и убежденных сторонников литературного утильсырья) не станет сокрушаться […], что автор работает над романом, повестью или пьесой, например, целый год. […] Почему же у нас считаются нормальными халтурные сроки работы над сценариями? […] скорость и успешность постановки обратно пропорциональна скорости написания сценария [Волощенко 1932: 34].

Волощенко говорил о многолетней работе над сценарием Виктора Гусева и Михаила Ромма «Товар площадей», который был доработан и поставлен Иваном Пырьевым под названием «Конвейер смерти». В декабре 1931 года Гусев рассказывал о первом варианте сценария:

…положительным фактом является то, что сценарий до того, как его исказит режиссер, является моментом самостоятельного обсуждения. […] у нас наблюдалась страшная обезличка в сценарной работе. […] никакой ответственности не несешь и сценарий признан, как самостоятельное произведение искусства. Такое обращение пристального внимания на сценарий является положительным […], это может предотвратить такие неожиданности для сценаристов, когда их двухчастный краткометраж превращается в трехактный […]. Я намекаю на наш сценарий [Гусев 1931: 27].

В 1950‐х Пырьев объяснил непростую судьбу того сценария так: