Разумеется, у нас нет возможности отслеживать, что именно происходит в процессе травматических переживаний, однако мы можем воссоздать травму в лаборатории, как это делалось в третьей и четвертой главах, чтобы получить снимки мозга. Когда следы, оставшиеся в памяти об изначальных звуках, зрительных образах и ощущениях, повторно активируются, лобные доли отключаются, а вместе с ними, как мы видели, отключается тот участок, что помогает нам формулировать наши чувства словами (4); область, ответственная за восприятие времени, а также таламус, объединяющий поступающие необработанные данные, связанные с ощущениями. В этот момент эмоциональный мозг, неконтролируемый сознанием и неспособный общаться словами, и берет верх. Периодическая активация эмоционального мозга (лимбической системы и ствола мозга) выражается в изменениях уровня эмоционального возбуждения, физиологического состояния организма и мышечной активности. При нормальных условиях эти две системы памяти – рациональная и эмоциональная – сотрудничают друг с другом, совместно создавая реакцию. Повышенное возбуждение же не только нарушает баланс между ними, но также приводит и к отключению других участков мозга, необходимых для надлежащего хранения и интеграции поступающей информации, таких как гиппокамп и таламус (5). Как результат, отпечатки травмирующих переживаний сохраняются в виде не последовательного и логичного рассказа, а обрывочных сенсорных и эмоциональных следов: зрительных образов, звуков и физических ощущений (6). Джулиан видел мужчину с вытянутыми руками, церковную скамью, лестницу, игру в покер на раздевание; он почувствовал что-то в своем пенисе, его охватил панический страх. Между тем ему в голову не приходила никакая история, объясняющая эти ощущения.
Раскрытие тайн травмы
В конце девятнадцатого века, когда исследователи впервые начали систематическое изучение психических проблем, природа травматических воспоминаний была одной из центральных тем для обсуждения. Во Франции и в Англии было опубликовано огромное количество статей, посвященных так называемому «железнодорожному синдрому» – психологическим последствиям железнодорожных происшествий, которые включали потерю памяти.
Самыми же большими были достижения в исследовании истерии – психического расстройства, характеризующегося эмоциональными взрывами, склонностью к внушению, а также сокращениями и параличом мышц, которым не было объяснения с точки зрения анатомии (7). Прежде считавшаяся болезнью психически нестабильных или симулирующих женщин (само название происходит от греческого слова, означающего «матка»), истерия теперь позволила заглянуть в тайны разума и тела. Имена некоторых величайших родоначальников нейробиологии и психиатрии, таких как Жан-Мартен Шарко, Пьер Жане и Зигмунд Фрейд, связаны с ее изучением.
Ученые доказали, что в корне истерии лежит психологическая травма, в частности травма, связанная с сексуальным насилием в детстве (8). Эти ученые называли травматические воспоминания «патогенными секретами» (9) и «мозговыми паразитами» (10): как бы людям, страдающим от них, ни хотелось забыть о случившемся, их воспоминания снова и снова просачивались в сознание, погружая их в настоящий экзистенциальный ужас (11).
Интерес к истерии был особенно большим во Франции, и, как это часто бывает, корни этого интереса лежали в политических интригах той эпохи. Жан-Мартен Шарко, повсеместно считающийся основателем нейробиологии, в честь учеников которого, таких как Жиль де ла Туретт, были названы многие неврологические заболевания, также активно занимался политической деятельностью. После отречения императора Наполеона III от престола в 1870 году развернулась борьба между монархистами (старый порядок поддерживало духовенство) и сторонниками зарождающейся Французской республики, верившие в науку и светскую демократию. Шарко полагал, что критическим фактором в этом противостоянии станут женщины, и его исследование истерии «предоставило научное объяснение таких явлений, как одержимость демонами, колдовство, экзорцизм и религиозный экстаз» (12).