Тем более что жизнь короткая такая…

Удивительно было прочитать в этих воспоминаниях о «столь эффектном литературном дебюте». Потому что если и был в этом номере «эффектный литературный дебют» – так это Фридриха Горенштейна, его рассказ «Домик с башенкой», оказавшийся единственной публикацией писателя на родине до самой перестройки. «Мы» же прошла почти незамеченной критикой.

О рассказе Горенштейна говорили все. Не помню, были ли на него рецензии. Мне самому удалось, кажется, в «ЛитРоссии» или в какой-то московской газете написать о нём маленькую аннотацию. Но то, что этим рассказом заявил о себе настоящий писатель, было очевидно.

Кто знает, почему Мэри Лазаревна предпочла Бокарева Марине? Может, она это сделала, чтобы напечатать Горенштейна? Производственная повесть, оказавшаяся в центре журнала, надёжно подпирала все остальные в нём материалы. То есть оказалась «паровозом» в том смысле, в каком говорил мне об этом Храмов, побуждая меня написать идейное стихотворение, благодаря которому моя стихотворная подборка оказалась бы напечатанной.

Но почему Мэри Лазаревна так быстро охладела к Марине? Быть может, от неловкости, которую она перед ней испытывала? Захотелось избавиться от той, кто пробуждал в памяти твой не слишком красивый поступок? Ну, что гадать!

Но «Пионер» не подвёл. Кроме меня, радовался публикации Марины только её отец. Остальные родственники вежливо удивлялись: они не ожидали такого от Марины, которая, надо сказать, не любила посвящать кого-либо в свою частную жизнь.

Её сестра, получив от нас журнал, сказала: «Ну, теперь папа будет настаивать, чтобы я поступала в аспирантуру, чтоб не отстать от Маши».

Отец действительно любил подталкивать дочерей к соревнованию, что оскорбляло Марину, которая никаких состязаний не признавала, жила собственной жизнью, ни с кем не мерясь.

Окрылённая успехом, Марина написала рассказ «Моя география». И «Пионер» не просто его напечатал, но вынес на первую страницу ликующую аннотацию: «В новом номере печатается НОВЫЙ рассказ Марины Бондарюк…» Прописные буквы призывали читателя искать и читать рассказ. А по итогам года Марина за эти два рассказа стала лауреатом журнала.

Попутно решился и вопрос Марининой работы. Я уже писал, что в ИМЛИ, в группе Горького, Марина изнемогала. И я её понимал: писать научные комментарии к произведениям, от которых воротит душу, – занятие изматывающее. Пробовал найти для неё что-нибудь другое, но ничего не подворачивалось.

А тут главный редактор «Пионера» Наталья Владимировна Ильина и ответственный секретарь Елена Львовна Коваленко, поклонницы Марины, предложили ей вести в журнале странички детского творчества «Кораблик», который определяли как «журнал в журнале», какой «печатает только тебя».

Штатной единицы для «Кораблика» в «Пионере» не было. Но журнал заключил с Мариной договор. Ей платили за ответы на детские письма и за извлечение из детской почты произведений для печати.

Из ИМЛИ Марина ушла. Знаю, что многие в институте этому удивлялись: ежедневного присутствия на работе ИМЛИ не требовал. А кроме того, младшие научные сотрудники собирали материалы для диссертации, защищались, переходили в старшие научные, печатались в сборниках ИМЛИ, становились известными литературоведами. Ничего из этого Марину не привлекало. Она ушла с огромным облегчением. А её место заняла жена Сергея Бочарова.

Правда, работа в «Пионере» оказалась делом нелёгким. Халтурить Марина не умела. Переписывалась с детьми, очень заинтересованная в судьбе каждого маленького адресата. Но писем было много. И отвечать на них занимало немало времени.

Тем не менее она продолжала писать для «Пионера», а журнал продолжал её печатать.

И здесь на нашу семью свалилось несчастье: заболел Костя. Дело в том, что по моей отцовской линии все мужчины рождались с невритом слухового нерва. Любая инфекционная болезнь давала осложнение на уши: слух резко снижался и не восстанавливался потом. Мне повезло. Я впервые заболел лет в 12. Поэтому до пятидесяти пяти лет обходился без слухового аппарата, хотя слышал хуже, чем нормальный человек. Но слышал.

Мой младший брат подхватил инфекцию лет в девять. И слышал хуже меня, хотя был младше меня на восемь лет.

А Костя подхватил воспаление лёгких в 4 года. И пиелонефритом заболел до школы. Лежал в больнице. Вышел в год поступления в школу. Но через несколько лет оказалось, что болезнь дала осложнения ещё и на сердце. С ревмокардитом он провёл в больнице два с половиной месяца. Через некоторое время лёг на обследование. Ещё через небольшое – снова обследование. На этот раз он лежал полтора месяца, и выписывающий его врач посоветовал Марине сменить климат: хотя бы несколько месяцев пожить в Украине.