Темное дело

– Виноваты или нет, садитесь на лошадей и скачите к границе, – продолжал кюре. – Там и докажете свою невиновность. Можно обжаловать вынесенный заочно обвинительный приговор, но не тот противоречивый, который вынесут вам люди, руководствуясь страстями и предрассудками. Вспомните слова президента парижского парламента г-на дʼАрле: «Если меня обвинят в похищении башен собора Нотр-Дам, первое, что я сделаю, – убегу!»

– Но разве убежать не значит признать себя виновным? – сказал маркиз де Симёз.

– Не нужно убегать! – сказала Лоранс.

– Снова ваши благородные глупости! – в отчаянии вскричал кюре. – Был бы я всемогущ, как Господь, я бы вас похитил. И если меня найдут здесь в таком виде, этот неожиданный визит обернется и против меня, и против вас, поэтому я возвращаюсь тем же путем, что и пришел. Задумайтесь! У вас еще есть время. Вы окружены со всех сторон, и только возле ограды, между садом и моим пресбитерием, пока что нет никого из служителей фемиды.

Послышались шаги большого количества людей; звон жандармских сабель раздался в столовой через минуту после ухода кюре, который в своих рекомендациях преуспел не больше, нежели маркиз де Шаржбёф до него.

– Наша жизнь как будто одна на двоих, – противоестественна, – грустно проговорил младший из де Симёзов, обращаясь к Лоранс, – и любовь наша тоже противоестественна. Но именно поэтому она завоевала ваше сердце. Наверное, из-за попрания законов природы и были несчастливы все близнецы, о которых говорит нам история. Взять хотя бы нас с братом: смотрите, с каким упорством преследует нас судьба! Вы приняли решение, но исполнение его, увы, снова откладывается!

Лоранс была ошеломлена настолько, что слова председателя коллегии присяжных, наделенные ужасным для нее смыслом, расслышала с трудом.

– Именем императора и закона я беру под арест господ Поля-Мари и Мари-Поля де Симёзов и Адриана и Робера дʼОтсеров. Полагаю, они не станут отрицать, – продолжал председатель, обращаясь к своим спутникам и указывая на забрызганную грязью одежду молодых дворян, – что провели сегодня какое-то время в седле?

– В чем вы их обвиняете? – надменно поинтересовалась мадемуазель де Сен-Синь.

– Вы не берете под арест мадемуазель? – спросил Жиге.

– Я оставляю ее на свободе, но под поручительство, пока не будут детальнее изучены предъявленные ей обвинения.

Гулар предложил в поручители себя, обратившись к графине с просьбой дать ему слово чести, что она никуда не уедет. Лоранс метнула в сторону бывшего каменотеса де Симёзов исполненный высокомерия взгляд, нажив себе тем самым в лице мэра смертельного врага. По ее щеке скатилась слеза – из тех слез ярости, которые знаменуют собой поистине адские душевные терзания. Четыре дворянина в смятении переглянулись и не двинулись с места.

Г-н и г-жа дʼОтсер пребывали в крайнем замешательстве, опасаясь, что молодые люди и Лоранс скрыли от них что-то важное. Старики замерли в креслах в ожидании, что их дорогих сыновей вот-вот у них отнимут – и это после стольких страхов, после счастливого воссоединения семьи! Несчастные родители, они смотрели – и не видели, слушали – и не понимали ни слова.

– Надо ли мне просить, чтобы вы стали моим поручителем, г-н дʼОтсер? – воскликнула Лоранс.

Этот звонкий, душераздирающий возглас, похожий на звук трубы, призывающей к Страшному суду, словно разбудил ее бывшего опекуна.

Старик смахнул навернувшиеся на глаза слезы, все понял и слабым голосом проговорил, обращаясь к молодой родственнице:

– Простите меня, графиня. Вы же знаете, я принадлежу вам душой и телом.

Лешено, которого с самого начала поразило царящее за столом спокойствие, снова усомнился в виновности дворян, когда увидел изумление четы дʼОтсер и задумчивость Лоранс, пытавшейся разгадать, в какую ловушку их пытаются заманить.

– Господа, – вежливо начал он, – вы слишком хорошо воспитаны, чтобы оказывать бесполезное сопротивление. Пройдемте со мной на конюшню. Ваше присутствие необходимо, чтобы расковать ваших лошадей. Подковы станут важной уликой на суде и, возможно, докажут вашу невиновность или же вину. Прошу вас, мадемуазель, идемте с нами!

Лешено привез с собой Сен-Синьского кузнеца с помощником, на которых были возложены обязанности экспертов. Пока они занимались лошадьми, мировой судья привел Готара и Мишю. Времени на то, чтобы снять подковы со всех лошадей и описать каждую из них, чтобы впоследствии сравнить их со следами, оставленными на снегу злоумышленниками, ушло немало. Лешено, которого уведомили о прибытии г-на Пигу, оставил арестованных под охраной жандармов и направился в столовую, чтобы продиктовать протокол. Мировой судья обратил его внимание на состояние одежды Мишю и рассказал о том, как прошел арест.

– Они, наверное, убили сенатора и замуровали труп в стену, – заключил судья Пигу.

– Теперь и я этого опасаюсь, – отвечал старшина присяжных.

– Куда ты носил гипс? – спросил он у Готара.

Юноша заплакал.

– Он боится судейских, – сказал Мишю. Его глаза метали молнии; он был похож на льва, угодившего в западню.