Темное дело

В апреле 1806 года ни четверо судей, ни председатель суда, ни государственный обвинитель, ни старшина присяжных, ни правительственный комиссар, ни судебные исполнители, ни защитники – словом, никто, за исключением жандармов, не был облачен в форменную одежду и не имел никаких знаков отличия, которые хоть немного скрасили бы убогую обстановку и довольно-таки постное выражение физиономий присутствующих. Распятия, которое могло бы послужить примером как слугам фемиды, так и подсудимым, в зале не было. Все было грустно и обыденно. Торжественность обстановки, столь необходимая для поддержания общественного интереса, возможно, является утешением и для преступника… Дело вызвало у публики большой интерес – как бывало и как будет во всех подобных случаях, пока не изменятся наши нравы и пока Франция не призна́ет: присутствие зрителей на процессе влечет за собой широкую огласку, и эта огласка являет собой наказание столь непомерное, что, если бы законодатели могли вообразить всю его тяжесть, они не стали бы никого им обременять. Что ж, нравы зачастую еще более жестоки, нежели законы. Нравы – это люди; закон – это показатель здравомыслия отдельно взятой страны. Нравы, которые зачастую напрочь лишены здравомыслия, торжествуют над законом… Вокруг здания суда собралась огромная толпа. Как всегда бывает во время слушания громких дел, председателю суда пришлось расставить у дверей солдатские пикеты. Зрителей за барьером столпилось так много, что иные уже начали задыхаться. Г-н де Гранвилль, который защищал Мишю, Борден, защитник господ де Симёз, и адвокат из Труа, взявший на себя защиту молодых господ дʼОтсер и Готара – наименее скомпрометированных из шести подсудимых, заняли свои места еще до начала заседания. Их лица выражали уверенность. Подобно доктору, который делает все, чтобы пациент не прознал о его опасениях, адвокат, обращая лицо к подзащитному, притворяется, будто исполнен самых радужных надежд. Это один из редких случаев, когда ложь становится добродетелью. Ввели подсудимых. В толпе одобрительно зашептались при виде четырех молодых людей, несколько побледневших после двадцати дней заключения, проведенных в тревоге. Абсолютное внешнее сходство близнецов вызвало огромный интерес. Возможно, каждый думал о том, что природа должна была бы предусмотреть для такого редчайшего феномена какую-то особую защиту; все эти люди готовы были загладить несправедливость судьбы, о ней забывшей; их благородные, простые манеры, без намека на угрызения совести и без бравады, произвели благоприятное впечатление на многих женщин. Четыре дворянина и Готар предстали перед судом в одежде, которая была на них при аресте, – в отличие от Мишю, чье одеяние приобщили к вещественным доказательствам. Он надел лучшее из того, что имел: синий редингот, коричневый бархатный жилет а-ля Робеспьер и белый галстук. Однако непривлекательная внешность снова сыграла против него. Стоило Мишю бросить взгляд желтых глаз, ясных и глубоких, в сторону публики, которая при виде его невольно подалась вперед, как ответом ему становился боязливый шепот. Толпа предпочла увидеть перст Божий в его появлении на скамье подсудимых – той самой, на которую его тесть в свое время усадил столько жертв. Когда же этот человек, поистине великий, посмотрел на своих господ, на его губах играла едва заметная ироническая улыбка. Он всем своим видом говорил: «Вам от меня один лишь вред!» Пятеро подсудимых тепло приветствовали своих защитников. Готар по-прежнему притворялся идиотом.

После того как требования об отводе некоторых присяжных, весьма прозорливо заявленные защитой (по совету маркиза де Шаржбёфа, который бесстрашно занял свое место рядом с господами Борденом и де Гранвиллем), были удовлетворены, составлен список коллегии присяжных и зачитан обвинительный акт, подсудимых разделили, дабы приступить наконец к допросам. Все были удивительно единодушны в своих показаниях: после утренней конной прогулки по лесу они вернулись в шато-де-Сен-Синь на обед; далее, с трех часов до половины шестого, снова гуляли по лесу. Различия во времяпрепровождении в указанные часы, конечно же, были, но незначительные, и объяснялись разницей в социальном положении подсудимых. Так, когда председатель суда спросил господ де Симёз о причине, заставившей их выехать на прогулку в такую рань, оба заявили, что, с тех пор как вернулись на родину, задумывались о покупке Гондревилля; узнав, что Мален накануне приехал в свою усадьбу, вместе с кузиной и Мишю они отправились осмотреть лес, дабы решить, какую цену предложить. Пока они исполняли задуманное, господа дʼОтсер, кузина и Готар выслеживали волка, замеченного крестьянами в тех краях; и если старшина присяжных отыскал и осмотрел следы, оставленные их лошадьми в лесу, с тем же тщанием, что и следы в гондревилльском парке, суд располагает доказательствами их передвижений и знает, что находились они очень далеко от шато Гондревилль.