Темное дело

Покойный маркиз де Сен-Синь истратил свои сбережения, равно как и сбережения родителей, на покупку прекрасного особняка на улице Фобур-дю-Руль; этот дом стал частью установленного для поддержания пэрства майората, к которому относилось также значительное состояние. Чрезвычайная скаредность маркиза и его родителей, которая часто удручала Лоранс, наконец получила объяснение. Со времени этого приобретения маркиза, которая жила в загородном поместье и копила деньги для своих детей, стала охотнее проводить зимы в Париже: ее дочь Берта и сын Поль достигли возраста, когда нужно было позаботиться об их образовании. Мадам де Сен-Синь мало бывала в свете. Ее супруг не мог не знать о сожалениях, обитавших в сердце этой женщины, но это не помешало ему окружить ее нежнейшей заботой; он до самой смерти любил лишь ее одну. Это благородное сердце несколько лет оставалось не оцененным ею, но затем великодушная женщина из рода Сен-Синь подарила ему столько же любви, сколько получала от него, и ее супруг стал наконец абсолютно счастлив. Лоранс жила преимущественно семейными радостями. Ни одна женщина в Париже не была так любима друзьями, ни одна не пользовалась бо́льшим уважением. Побывать в доме Лоранс было большой честью. Нежная, снисходительная, остроумная и, главное, напрочь лишенная жеманства, она нравится душам утонченным, притягивает их, несмотря на то, что в ее облике и поведении угадывается скорбь; каждый по-своему пытается оберегать эту женщину, такую сильную; это ощущение тайного покровительства, возможно, и объясняет притягательность ее дружбы. Ее жизнь, печальная в молодости, ближе к закату стала прекрасной и безмятежной. Ее несчастья всем известны. Никто никогда не спрашивает, кто изображен на портрете кисти Робера Лефевра, который после смерти управляющего стал главным – и мрачным – украшением гостиной. Лицо Лоранс в зрелости носит отпечаток счастья, доставшегося дорогой ценой. Своеобразная религиозная гордость украшает сегодня ее исстрадавшееся чело. К тому моменту, как маркиза стала принимать гостей в своем новом доме, ее капитал, увеличившийся благодаря закону о компенсациях, давал около двух сотен тысяч ливров ренты, не считая выплачиваемого ее мужу содержания. Лоранс унаследовала одиннадцать сотен тысяч франков, оставшихся после де Симёзов. С тех пор она тратила сто тысяч франков в год, а остальное откладывала на приданое своей дочери Берте.

Берта – живой портрет матери, но без ее воинственной отваги; это вторая Лоранс – изящная, остроумная и, как с грустью добавляет ее мать, «более женственная». Маркиза не хотела выдавать дочь замуж прежде, чем той исполнится двадцать лет. Семейные сбережения, которыми распоряжается старик дʼОтсер, в 1830 году помещенные в ценные бумаги, к тому времени, как рента упала, составляли сумму, дающую порядка восьмидесяти тысяч франков годового дохода – приданое Берты, которой в 1833 году исполнилось двадцать.

Незадолго до этого княгиня Диана де Кадиньян, решившая женить своего сына, герцога де Мофриньеза, представила его маркизе де Сен-Синь. Жорж де Мофриньез трижды в неделю ужинал в доме Лоранс, сопровождал мать и дочь в итальянскую оперу и гарцевал вокруг их коляски в Булонском лесу, когда дамы прогуливались. Обитателям пригорода Сен-Жермен вскоре стало ясно, что он влюблен в Берту. Сложнее было понять, желает ли мадам де Сен-Синь сделать дочь герцогиней, а потом и княгиней, или же это княгиня желает для сына столь богатого приданого; и если прославленная Диана не боится пойти навстречу провинциальной знати, не устрашится ли провинциальная знать славы мадам де Кадиньян, ее привычек и расточительности? Чтобы не помешать планам сына, княгиня сделалась набожной, стала скрывать ото всех свою личную жизнь и летний сезон проводила обычно на вилле в Женеве.