Темный карнавал

Томпсон замер – и вдруг в одну секунду похолодел до самых костей. Он вышел на крыльцо и с тревогой огляделся, очень осторожно. Внезапный порыв ветра хлопнул полами его пальто и растрепал волосы. В этот момент ему показалось, что он снова слышит смех. Ветер обогнул дом и подул в полную силу сразу отовсюду – и бушевал целую минуту, после чего унесся дальше.

Словно испуская дух, ветер тоскливо выл где-то высоко в кронах деревьев, и уходил, уходил все дальше, обратно в море, к Целебесу, к Берегу Слоновой Кости, к Суматре и мысу Горн, к Корнуоллу и Филиппинам. Стихая, стихая и стихая…

Томпсон стоял там, и его била дрожь. Потом вошел, прислонился к двери, и продолжал стоять, закрыв глаза и не двигаясь.

– Что случилось? – спросила его жена.

The Night

Ночь

Ты – ребенок в маленьком городке. Тебе (если быть точным) восемь лет. Уже вечер, довольно поздно. Ну, то есть это для тебя поздно, ты привык ложиться в девять, ну, полдесятого. Конечно, время от времени у тебя получается упросить маму или папу разрешить тебе посидеть подольше, чтобы послушать «Сэма и Генри»[38] – на том странном радио, которое слушали люди в том далеком 1927 году. Но чаще всего в это время ты уже, уютно свернувшись, лежишь в своей постели.

Лето, вечер очень теплый. Твой дом расположен на маленькой улочке, на окраине города, где почти нет уличных фонарей. И единственный в этих краях магазин (магазин миссис Зингер) находится в квартале отсюда. Ужасно жарко, мама переглаживает то, что настирала в понедельник, а ты периодически смотришь в темноту и выпрашиваешь у нее мороженое.

Дома больше никого нет, вы с мамой одни в этой горячей летней темноте. Наконец, уже перед самым закрытием магазина миссис Зингер, мама сдается и говорит тебе:

– Ладно, беги за мороженым – возьми пинту[39]

, и пусть закроет поплотнее.

Ты спрашиваешь, а можно положить сверху еще шарик шоколадного, потому что ты же не любишь ванильное, – и мама соглашается. Ты хватаешь деньги и убегаешь в сторону магазина, и бежишь босиком по вечернему теплому бетонному тротуару, под яблонями и дубами. Городок такой тихий и укромный, что слышно только сверчков, стрекочущих за чернильными деревьями, подпирающими звезды.

Ты шлепаешь босыми ногами по тротуару, переходишь улицу и видишь миссис Зингер, которая слоняется по своему магазину, что-то напевая на идише.

– Пинту мороженого? – говорит она. – Шоколадное сверху? Есть!

Ты смотришь, как она откручивает металлическую крышку морозильника и орудует специальной ложкой, набивая картонную пинту так, чтоб «Шоколадное сверху? Есть!». Ты отдаешь деньги, получаешь холодную, совершенно ледяную банку и, прислоняя ее то ко лбу, то к щеке, посмеиваясь, босоного топаешь домой. За спиной у тебя гаснут огни исчезающего вдали магазинчика, и остается только один мигающий фонарь на углу улицы. Весь остальной город, кажется, уже уснул…

Ты открываешь дверь, там мама все так же гладит белье. Она распаренная и злая, но все равно улыбается.

– Когда папа вернется с собрания? – спрашиваешь ты.

– Где-то в двенадцать, полдвенадцатого, – отвечает мама.

Она несет мороженое на кухню и делит его. Сначала отдает тебе твою отдельную порцию шоколадного, потом откладывает немного для себя – а остальное убирает.

– А это для Скиппера и для папы, когда они вернутся.

Скиппер – это твой брат. Старший брат. Ему двенадцать, он – здоровый, широкоплечий (для своего возраста), рыжеволосый, с красным лицом и хищным, как у ястреба, носом. И всегда где-то носится. Ему разрешают ложиться спать позже тебя. Ненамного позже, но достаточно, чтобы он чувствовал, что не напрасно родился первым. Сегодня он пошел вместе с ребятами на другой конец города играть в «Пни банку»[40]

и скоро должен вернуться. Наверное, ему там весело – они уже несколько часов носятся, орут и пинают. Значит, скоро он придет и будет пахнуть потом и свежей травой (потому что все время падает на коленки), ну то есть обычным запахом Скиппера.

Ты сидишь и наслаждаешься мороженым. Прямо посреди тихого летнего вечера, в самой его серединке. Только мама, ты – и темнота вокруг вашего маленького дома на маленькой улочке. Ты тщательно слизываешь с ложки все мороженое, прежде чем зачерпнуть следующую. Мама убрала гладильную доску, положила горячий утюг в футляр. Сидит в кресле возле патефона и тоже кушает десерт.

– Силы небесные, ну и денек сегодня, – говорит она, – жара не спадает. Земля днем забрала в себя все тепло, а теперь отдает обратно. Как спать в такой духоте…

Вы сидите вдвоем и слушаете летнюю тишину. Все окна и двери придавлены темнотой. Нет никаких звуков, потому что у радио села батарейка, а все пластинки давно заиграны до дыр – и «Квартет Никербокер»[41], и Эл Джолсон[42], и «Две черные вороны»[43]. И ты просто сидишь на деревянном полу под входной дверью. И смотришь в темную темень темноты, прижимаясь к москитной сетке[44], пока она не отпечатывается на кончике носа в виде маленьких квадратиков.