Теория бесконечных обезьян

Не удержаться: выпустив чашку, я аплодирую разве что не стоя. В этом весь Джуд – в абсурд превратит что угодно, даже клубную интрижку. А дальше опять все эти уклоны, эти «есть куда»… Ничего не знаю, одни домыслы, но не понимаю упорно: если «есть куда», на кой ты, Женя, шатаешься по клубам, на кой девушкам спать не даешь? Мне вот… некуда. Теперь. Ты слишком молод или с твоим «есть» что-то не так еще сильнее, чем с моим «нет»?

Я поднимаюсь налить ему еще кофе – на этот раз легкий латте. Хватит с него.

– Она и Варьку читала… – летит мне в спину. – Странно, правда, как-то отозвалась о ней. Положительно, даже восторженно, но…

Машина перестаралась. Или чашка маленькая. Латте льется через край, течет по зеленым керамическим стенкам. Сперму напоминает. Отвратительно.

– Что ты имеешь в виду?

– Она…

Не оборачиваюсь. В горле кто-то методично скручивает и выжимает половую тряпку.

– Сказала что-то вроде «Такие книги рвут ткань реальности». И добавила, когда услышала, что Варя умерла: «Иногда мироздание решает, что лучше их авторам все-таки не быть».

Белые подтеки ухают в черный решетчатый слив. Наконец латте перестает литься. Беру переполненную чашку, обтираю салфеткой, медленно возвращаюсь за стол. Джуд щурит глаза и даже макушку на пару секунд прикрывает, будто ждет карающего кофейного душа.

– Да что ты так сразу? Скорее всего, девочка повернутая на таро и каких-нибудь учениях эзотерических. Слышала все вот это вот, про то, что Варины истории порой сбываются в том или ином виде. Кто об этом не слышал?.. Даже на РЕН ТВ говорили.

– Жень, но это же совпадения. – Тихо ставлю кофе на стол. – Просто совпадения. Как, помнишь, курьез с «Титаником»? Кажется, роман, предсказавший его крушение, назывался…

– «Тщетность», да. Написан за пятнадцать лет, где-то так.

Хорошее название. И, кстати, текст я давно брал на заметку – скорее всего, он бесправен. Может, выпустить в одной из двух «несовременных» серий? Их как раз пора пополнить. «Неизвестная классика» или «Классическая неизвестность», вот в чем вопрос.

– Паш… – Тук-тук из реальности.

– Да?.. – Я потираю веки.

– А ведь тот тип, Морган Робертсон, ну, автор… – Джуд отпивает латте и страдальчески морщится. – Ты убить меня решил, а? У меня непереносимость лактозы.

– Черт. Извини.

Он отставляет чашку и с хлестким омерзением вытирает губы. Действительно. Он не пьет молоко, не ест мороженое, и я только что причинил ему жесточайшие страдания при помощи одной только «Веселой коровки». А еще главред.

– Так вот. Робертсон. Он странно умер тоже. Просто нашли труп в гостиничном номере. Просто поставили диагноз: отравление какой-то химией, вроде передозировка успокоительным. Но никто так и не понял ни к чему ему травиться, ни кто мог его отравить, ни случайно ли…

Меня начинает мутить, будто это я хватил отравы. Может, и правда: вспомнил сравнительно свежую новость с Гугла – о последнем выжившем человеке на обезлюдевшем из-за гражданской войны островке. Это где-то в Океании, в одном из гномьих государств. Священник. Он едва не умер от голода, сошел с ума и утверждал, что всю неделю до прибытия спасательной миссии единственную компанию ему составлял сам Христос, с которым они вели экзистенциальные беседы на руинах у моря. А Варя однажды написала о…

– Жень. – Я хватаю мысль за гланды и насильно швыряю подальше, выбрасываю из головы фото – инопланетно-красные скалы острова Д. – Хватит.

– Что – хватит?

– Эти россказни – про «ткань реальности», «предсказания», «таинственную смерть»… они бы пригодились, если бы мне захотелось навариться на Вариной смерти. Продажи, там, ей поднять, устроить этот, как вы сейчас говорите, хайп. Вот только мне не надо. И ты просто…

– Я просто делаю тебе больно. Да. Извини. Но, поверь, себе – тоже.

Невозмутимо бросив это, Джуд дергает плечами. Они у него – как два острых угла.

– Мне просто не дает это покоя. Я хочу понять.

А я ничего не хочу. Слышишь, Варь, не хочу больше, быстро сдулся. Тебе со мной не повезло, я не рвусь за тебя мстить. Я пытаюсь решить всего один вопрос. Это не вопрос мести, но это вопрос жизни и смерти. И я не готов даже произнести его вслух. Зачем?..

– Паш.

Джуд все-таки хватает меня – не за ладонь, а смыкает длиннопалую руку на запястье, давит на пульс. Подается ближе, и он давно не сонный, даже тени под глазами стали поменьше. Голубые эти глаза – иговские, узковатые, холодные, бесприютно-тревожные. Они всегда такие, даже когда Джуд фыркает, смеется и делает селфи. Они будто смотрят не на мир реальный, не на мир книжный, а куда-то меж двух миров. Татаро-монгольская кровь, дикая, мудрая и чуткая к чужим пограничным состояниям, слишком подмешалась к славянской.

– Даже не думай ни о чем таком. Понял?

Вопрос жизни и смерти. Я не произнес его, но Джуд прочитал, возможно, и не сегодня, а раньше. На похоронах, или когда услышал «Варя погибла», или…

– Ты понял меня?

– Да.

Он разжимает пальцы. Не верит. Правильно, не зря учился. Но профессия берет свое, и он, пытаясь выплыть и вытянуть меня, продолжает предыдущую тему.