Теория Блума

Мёртвым душам не дано понять истинную суть таких странных действий, которые, в силу своей чересчур конкретной и в данном случае метафизической природы, попирают любые ограничения. И характерный эффект озарения возникает не столько из-за того, что они ненадолго прерывают спячку дурной субстанциальности, сколько из-за того, что они придают условиям существования Блума конечный смысл. Смысл этот, из которого наши убийцы только начинают

делать выводы, сводится к следующему: Блум – это фигура sacer в том значении, какое вкладывает в данное понятие Джорджо Агамбен: этому существу нет места ни в одном правовом поле, люди не властны его судить или выносить ему приговор, однако кто угодно может его убить, не совершив при этом преступления. Незначительность и анонимность, разобщённость и отчуждённость – вовсе не поэтичные обстоятельства, влияние которых склонны переоценивать лишь некоторые меланхоличные натуры: распространение такой экзистенциальной ситуации – то есть сам Блум – имеет всеобщее

и в первую очередь политическое значение. И тот, кто в ней замыкается, подвергает себя всем возможным видам произвола. Быть ничем, сторониться какой бы то ни было Публичности, не иметь имени или позиционировать себя как сугубо внеполитическую, незначительную индивидуальность – всё это то же самое, что быть sacer.

Им мгновенно становится любой, кого выводят (или кто сам выходит) за рамки конкретной трансцендентности, которая характеризует общественную сопричастность. И сколько бы перед нами ни крутили шарманку милосердия (вечное раскаяние и тому подобное), смерть такого человека – всегда нечто ничтожное и неважное, и в конечном итоге она касается лишь того, кто умирает, то есть, по логике вещей, не касается никого. Как и вся его исключительно частная жизнь, его смерть – это до такой степени несобытие, что любой может сбросить её со счетов. Вот почему все эти скорбные причитания о том, что жертвы Кипленда Кинкла «не заслуживали смерти», нельзя принимать всерьёз: ведь жизни те тоже не заслуживали. Пока они здесь обретались, они были живыми мертвецами, зависимыми от суверенного произвола Государства или же убийцы. «[Превращение] в экземпляр вида животных, именуемых людьми. Почти то же самое происходит с теми, кто потерял все отличительные политические качества и стал человеческой особью и ничем больше. […] Парадокс, заключённый в потере человеческих прав, таков, что эта потеря тотчас же совпадает с превращением личности в биологическую особь, в человека вообще – без профессии, без гражданства, без мнения, без дела, по которым можно узнать и выделить самого себя из себе подобных, – и отличающегося от других тоже вообще, не представляя ничего, кроме своей собственной абсолютно уникальной индивидуальности, которая, при отнятой возможности выразиться внутри некоего общечеловеческого мира и воздействовать на него, теряет всякое значение» (Ханна Арендт, «Империализм»)⁵⁷. Изгнание Блума – это метафизический статус, распространяющийся на все сферы. Оно отражает его реальное

положение, на фоне которого его правовое положение недействительно. Тот факт, что первый встречный может зарезать его, как собаку, без всякого повода, или, наоборот, что он сам, не испытывая ни малейших угрызений совести, способен убить «невинных людей», – это та реальность, с которой не справится никакая правовая практика. И лишь слабовольные и суеверные особы готовы поверить, что официальное осуждение или государственный приговор в состоянии вычеркнуть такие события как несостоявшиеся и недействительные. В лучшем случае власть способна утвердить условия существования Блума, например, практически в открытую объявив чрезвычайное положение, как это произошло в 1996 году, когда Америка приняла «антитеррористический закон», позволяющий на основании одних только засекреченных данных задерживать «подозреваемых» на неограниченный срок без предъявления обвинений. А стало быть, статус метафизического небытия не исключает определённой физической угрозы. Надо полагать, именно в ожидании лучезарных перспектив, которые открывает это небытие, 15 декабря 1978 года в штабе ЮНЕСКО была принята Декларация прав животных. Третья статья этого документа гласит: «1 – Животные не должны подвергаться плохому обращению или жестоким действиям. 2 – Если есть необходимость умертвить животное, это должно происходить мгновенно, безболезненно и не причинять никакого предшествующего психологического или физического страдания. 3 – С мёртвым животным нужно обращаться с приличием».

“Tu non sei morta, ма se’ ismarrita // Anima nostra che si ti lamenti” (Данте, «Пир»)[33]