Теория Блума

Когда рушится всё вокруг, найти выход сложно. Мы протягиваем руку, но не можем ничего нащупать. ЛЮДИ убрали от нас мир подальше, закрыли нам к нему доступ. Мало кто из Блумов способен выдержать столь несоразмерное давление. Повсеместное присутствие рыночных оккупационных войск и объявленное ими жёсткое чрезвычайное положение[29] обрекают почти все освободительные затеи на недолговечность. К тому же всюду, где, казалось бы, царит строгий порядок, негативность норовит в ущерб себе же обернуться болезнью, страданиями или оголтелым рабством. Впрочем, бывают и уникальные прецеденты, когда отдельные индивиды проявляют решимость и без какой-либо надежды на успех или стратегии пытаются пробить брешь в ровном ходе катастрофы. Живущий в них Блум яростно сбрасывает оковы

терпения, в которых ЛЮДИ готовы томить его веки вечные. А поскольку единственный инстинкт, просыпающийся от такой оглушительной силы пустоты, – это Разрушение, то интерес к Абсолютно Другому[30]

принимает вид преступления и утверждается в пламенном безразличии, которое неизменно демонстрирует преступник. Проявляется это самым что ни на есть зрелищным образом в том, что растущее число больших и маленьких Блумов со страстью поддаётся – за неимением лучшего – очарованию простейшего сюрреалистического действия. Напомним: «Самый простой сюрреалистический акт состоит в том, чтобы, взяв в руки револьвер, выйти на улицу и наудачу, насколько возможно, стрелять по толпе. И у кого ни разу не возникало желание покончить таким образом со всей этой ныне действующей мелкой системой унижения и оглупления, тот сам имеет чётко обозначенное место в этой толпе, и живот его подставлен под дуло револьвера» (Бретон)⁴⁹; ещё напомним, что эта инициатива сюрреалистов (да и многое другое) так и осталась в теории, не найдя никакого практического применения, и аналогичным образом, современная практика зачастую лишена теоретической основы. Подобным разрозненным вспышкам суждено получить распространение, и для тех, кто ещё не окончательно потерял способность внимательно слушать, они становятся призывами к отступничеству и одновременно к братству. Звучащая в них свобода – вовсе не свобода какого-то конкретного человека, подчинённая определённой цели, а свобода каждого, свобода целого рода: «Одного человека достаточно для свидетельства того, что свобода ещё не исчезла» (Юнгер, «Через линию»)

⁵⁰. Спектакулярный обмен веществ не справляется с элементами, содержащими такое количество яда. Спектакль может вывести их на поверхность, но он не в силах полностью вычистить их необъяснимую, невыразимую, наводящую ужас сущность. Таковы Красивые Жесты

наших времён, разочарованная пропаганда действием, чья идеологическая немота лишь обостряет её тревожную и мрачно метафизическую природу.

Парадоксы суверенности