Тихий домик

Тишкова обожгло, как огнем, — какую он допустил оплошность! А впрочем, напрасно было прятаться. Фашистам все известно; известно, что он, Тишков, остался в детском доме и руководит им.

— Что же вы не отвечаете? — продолжал Кох, и Тишкова удивило, как хорошо он говорит по-русски. — Вы не умерли от разрыва сердца?

— Что вы хотите? — спросил Тишков.

— Ну вот. Так-то лучше, господин Тишков… Я с вами поговорю как-нибудь в другой раз, а сейчас передаю трубку вашему непосредственному начальнику, господину Бугайле…

— У меня здесь нет начальников…

— Ослушание в вашем положении равносильно смертному приговору самому себе, — прервал его Кох. — Будьте благоразумны. Как видите, мне все известно, с самого начала вашей неудавшейся эвакуации. Я слежу за каждым вашим шагом. Я мог бы вас сто раз уничтожить, но я этого не сделал…

— Почему вы этого не сделали?

В трубку было слышно, как Кох вздохнул.

— Из гуманных соображений… У вас нет никаких путей к спасению, кроме как подчиниться нам… Мы арестовали Рыжеволову, связную партизан. Нам известно, что партизан Сташенко доставлял продукты в район детского дома…

Никита Степанович подумал, что они знают даже больше него.

— Откуда вам все это известно?

Кох снова вздохнул.

— Ваш сын Павел оказался…

— Не смейте! Это ложь!.. — крикнул Тишков в трубку, чувствуя, что сердце его сейчас разорвется.

— И все-таки Павел оказался разговорчивым… Он все рассказал…

Никита Степанович еле перевел дух. Кровь шумно стучала в висках, и он уже как сквозь сон слышал грубую речь Бугайлы:

— Вот что, Никита Степаныч! Пришли ты мне всех своих выкормышей, которым за четырнадцать лет. Окромя того, выдай всех евреев. Если утаишь, узнаю, тебя собственными руками повешу… Приказ мой понял? Распишись себе под носом и выполняй…

— У нас нет детей старше четырнадцати и нет евреев…

— Врешь, гнида! Учти, буду ждать к завтраму у Верино. Не приведешь — худо будет…

На этом неожиданный телефонный разговор закончился.

— Вы уже разговариваете с оккупантами по телефону? Похвально, похвально…

Только теперь Тишков заметил, что в комнате на стуле сидит Лидия Сова.

— И что же? У вас налаживаются деловые контакты? — продолжала Лидия присущим ей тоном.

— Вот дело-то, Лидуша! Вот какое дело-то…

— Расскажите!

— Не пойму сам… Павла они, видать, сцапали…

— Ой!.. — вскрикнула Лидия. — Неужели правда?!

Тишков пристально посмотрел на нее. Подошел, погладил по голове.

— Ничего, Лидушка… Ничего… Просто напился этот подлец Бугайла, которого мы в свое время за решетку посадить не успели. И вздор всякий он молол…

* * *

В этот же день Никита Степанович рассказал о телефонном разговоре комсоргу Лене.

— Провокация! — воскликнула Лена. — Это явная провокация. Нам нельзя попадаться на их удочку…

— Спасибо, что поддержала меня, — сказал Тишков. — И все же какие-то концы в руках они держат… Иначе откуда бы им знать про то, что Павел ушел?..

— Все остается по-прежнему? — спросила Лена.

— Да. Все по-прежнему…

Однако они ошибались.

* * *

Через три дня в отдалении послышалась автоматная очередь. Раньше о приближении врага всегда докладывали связные, а теперь…

Фашисты окружали дом по всем правилам, славно в нем не дети, а партизаны прячутся.

Была глубокая ночь, и дети спали. И даже эти отдаленные автоматные очереди не могли их разбудить.

Внезапно фашисты открыли по дому беглый автоматный и минометный огонь. Зазвенели стекла, где-то в садике послышались разрывы мин.

Все произошло так внезапно, что дети даже не успели как следует проснуться. Началось самое страшное — паника. Дети бежали кто куда. Никакого продуманного плана на такой случай не было предусмотрено.

Дети ринулись на чердак и в подвалы. Часть ребятишек бросилась к лесу, рассчитывая там укрыться. Но фашисты открыли по ним встречный огонь.

— Ах, сволочи!.. — выругался Клочков и, схватив автомат, выбежал во двор. Там он лег на землю и начал отстреливаться.

Постепенно солдаты сосредоточили весь свой огонь на старой бане, в которую перебрался Клочков. Несколько точных попаданий из миномета, и баня взлетела на воздух.

Тишков не стрелял. Он знал, что сейчас это бесполезно. Вот погиб Клочков, а чего он добился? Еще больше разъярил врага…

Впрочем, стрельбу фашисты внезапно прекратили.

Они ворвались в детский дом и стали хватать все, что попадало под руку: детские одеяла, матрацы, подушки…

Белье было еще теплым. Его нагрели, может быть, те, что лежали сейчас на земле, скошенные вражескими пулями, кому никогда больше не подняться…

Постельные принадлежности солдаты сворачивали в узлы и уносили в машины.

Ворвались они и на кухню. Все продукты, которые находились здесь, были взяты. Фашисты хватали даже кастрюли, сковородки, ножи, ложки и вилки…

— Посуду хоть оставьте! — закричала на них повариха. — Ироды!..

Ее ударили, сбили с ног.

Гитлеровцы обшаривали все закоулки дома, все уголки сада. Тащили решительно все.

Они пробегали мимо Тишкова, мимо воспитательниц и детей, совершенно не обращая на них внимания. Казалось, они преследовали единственную цель — грабить!..