Тимур-завоеватель и исламский мир позднего средневековья

Различны возможности, которыми человек может увидеть движение волн на море, доступное всем его чувствам, очертания тела, той горсти земли, временно отделенные от единого Бога26. Когда мы открываем глаза, мы видим только этот мир; мы их закроем, и тогда понимаем скрытую суть. Это рекомендует Али Ашик27. Однако также возможно, что явления сами просвечиваются. «На что указывает суфий «глазами» и «губами» любимого, на что «щекой», «локонами», на что «пушком бороды» и «родинкой»?» — гласит надпись в стихотворении Шабистари, написанном в 1317 году на персидском языке, в котором он объясняет терминологию учения о единственности бытия. «Все, что есть в мире чувственного восприятия, это только отблеск солнца того мира», — начинает он свое изложение. Как локон, пушок бороды и брови — этот мир: все в отведенном ему месте прекрасно, и однажды в красоте, в другой раз в недоступном величии сверкнет оно — основные черты прекрасного лица являются зашифрованными чертами Бога, божества, которое иногда видится как прекрасное и восхитительное, иногда как жестокое и неприступное. Милость и гнев являются качествами истинного Бога, и в щеке и в локоне любимого снова окажется и то и другое. Через черты любовника узнаваем единый Бог, со всеми качествами и состоянием, которые суфий ощущает сам у себя и в Нем, догадывается о Нем, существование которого он разделяет: он становится тоскующим и опьяненным при виде глаза, выздоровление предсказывают губы; локоны, хаос этого мира, пленяют любовника, приковывают его, однако природа этого мира двусмысленна, так как любимый вытирает ее с лица, любовник потрясен его красотой, обилием существования в нем единого Бога28; и о красоте свидетельствует также щека, пушок бороды вырывается, как живая вода из источника, из которого пил когда-то Хизир29; родинка на щеке — это центр круга, который охватывает оба мира, это один центр всего бытия30.

Не всегда способность высматривать собственное Через явления является сама по себе. В быстром ганце кружения, в постоянном повторении святого слова, на многочисленных других практических занятиях гибельное господство пяти чувств может отступить, для того чтобы человек был готов увидеть единого Бога. Но прежде всего это случается в опьянении: «Потягивая вино самозабвения большими глотками, ты найдешь, может быть, на некоторое время безопасность от самого себя, позволишь себе стать каплей в море! — Пей вино, так как бокал — это облик любимого, пьяный глаз кутилы! — Ищи себе вино без бокала и кубка, вино само притягивает вино, которое наливает виночерпий!31 Пей вино из кубка единого Бога, «облик которого никогда не пропадает» (сура 55, 27), о котором говорится: «Ваш господин дает вам выпить!» (сура 76, 21). «Он истинный виночерпий!»32 Все становится безразличным, безразличным в самом деле; виночерпий, вино и бокал, все они имеют еще значение, пока внутренний глаз увлекает их к единому Богу. Толкователь пятнадцатого столетия при освещении этих стихов Ша-бистари допускает, что фактически это обстоит так; но потом он добавляет, что речь идет здесь только о «появлении божества чистого существования», которое не нуждается в бокале33: медленно вновь приобретает почву ислам шариата, обреченный на наслаждение вином, но это больше не относится к нашей теме34.

Недостаточно увидеть истинную суть вещей; нужно, однако, если уверен в этом знании, уметь расшифровать, как будет Здесь и Сейчас, прежде всего как сложиться будущее! Нет хаоса, мудрость Бога во всем. Все связано со всем разумным образом. Шли различными путями, чтобы удовлетворить такую жажду знаний. — В 1304 году Ибн Таймия получил запрос из Гиляна: язык, будь его содержание истинно или ложно, будь то проклятие или что-то другое, поэзия или проза, а также звуки животных — это все, не имея начала, вечно; так звучит точка зрения, распространенная в Гиляне. Ей тщетно противопоставляли учение Ахмада Ханбала, которое признает только слова создателя о вечном бытие.Только из страха он приписывал все одной речи Бога о вечности, возражали гилянцы. Действительно ли это так, или можно опровергнуть то учение о вечном существовании всех звуков? Нужно ли принимать меры против его сторонников? Ибн Таймия в своем ответе сказал, что, само собой разумеется, только слово Бога как нематериальный носитель содержания откровения, вечно; звуки любой декламации Корана случайны. В другом случае Ибн Таймия разъясняет вопрос, являются ли буквы вечными, или, напротив, случайна только их конкретизация на письме и в речи. Только если убежден в том, что причина и вызванное ею, следовательно, все происходящее в мире образует постоянное взаимодействие — что, таким образом, никакой личный создатель не принимает решения и не выполняет его, — только потом приходишь к мысли, что по мере надобности произнесенный звук чтеца является также звуком Бога36. Только при этом условии, которое, естественно, отвергает Ибн Таймия, буквы и подчиненные им звуки становятся знаками внутренних связей всего того, что заканчивается в космосе.