Но я его уже не слушалъ и побѣжалъ опрометью отыскивать стараго товарища.
II
За длиннымъ зеленымъ столомъ, вокругъ котораго тройною галлереей тѣснилась толпа игроковъ и любопытныхъ, сидѣлъ противъ самаго банкомета согбенный и исхудалый человѣкъ съ длинною, почти совершенно бѣлою бородой, падавшею на столъ и по которой онъ съ какимъ-то судорожнымъ движеніемъ то-и-дѣло проводилъ блѣдными пальцами лѣвой руки, отрывая ихъ лишь для того, чтобы забирать въ горсть и за тѣмъ снова разсыпать довольно большую горку золота, лежавшую предъ нимъ. Это былъ Кемскій. Боже мой, что было общаго между этимъ призракомъ и тѣмъ милымъ юношескимъ образомъ, который такъ живо хранился въ моей памяти! Неужели
"А вѣдь ему нѣтъ еще и сорока лѣтъ"! думалъ я.
Среди мертвой тишины залы, банкометъ возглашалъ между тѣмъ своимъ звучнымъ напѣвомъ:
— Rouge gagne et noir perd!..
Какой-то французъ-старичокъ, за стуломъ котораго я нашелъ себѣ мѣсто, ткнулъ булавкой въ лежавшую предъ нимъ карточку и прошепталъ: "passera plus"!
Кемскій въ то же время сгребъ все свое золото и поставилъ его на красную.
— Noir gagne et rouge…. запѣлъ, прометавъ снова банкометъ. Сидѣвшій подлѣ него крупье потянулъ къ себѣ лопаткой золото Кемскаго.
— De capitaine russe est en déveine de dix mille franca aujourd'hui, сказалъ старичокъ-французъ своему сосѣду.
Кемскій нетерпѣливо тряхнулъ своими сѣдыми кудрями и поднялъ голову.
Крупье поспѣшно протянулъ свою лопатку къ сверткамъ, лежавшимъ предъ банкометомъ.
— Un rouleau de cinq cents? предложилъ онъ Кемскому.
Игрокъ былъ очевидно коротко знакомъ этой почтенной компанія.
Я такъ пристально, такъ неотвязно глядѣлъ на него, что заставилъ его, наконецъ, замѣтить себя. Онъ долго вглядывался, наконецъ узналъ. Полурадостная, полусмущенная улыбка пробѣжала по его губамъ; усталые глаза заморгали.
— Merci, j'ai cessé, сказалъ онъ, вставая.
Я тутъ только увидѣлъ, что правой руки у него не было; пустой рукавъ болтался, небрежно пристегнутый съ пуговицѣ его мѣшковатаго полотнянаго пальто.
Я поспѣшилъ за нимъ.
— Не взыщи, сказалъ мнѣ Кемскій, выходя со мной на террасу, — хотѣлъ бы тебя обнять, да не приходится. И людно, и обнять-то въ сущности нечѣмъ, — онъ указалъ на свой пустой рукавъ. — Откуда ты и куда?
—
— Ужь и не помню, право, недѣли двѣ…. Былъ, по обыкновенію, на водахъ, — шестой годъ прохожу я этотъ курсъ и все съ тѣмъ же успѣхомъ, промолвилъ онъ съ натянутою усмѣшкой, — ну, а за тѣмъ куда дѣваться? Притащился сюда.
— И предаешься безднѣ страстей, проигрываешься, сколько я могъ замѣтить?
— Никакой страсти нѣтъ, играю отъ скуки, рѣзко отвѣчалъ на мою шутку Кемскій, нахмуривъ брови, и прибавилъ шага съ очевиднымъ намѣреніемъ отвязаться отъ меня. Но я не отставалъ, и мы такимъ образомъ обошли почти кругомъ всего гулянья.
Онъ остановился, взглянулъ на меня и, не говоря ни слова, протянулъ мнѣ свою цѣлую руку.
Онъ былъ все тотъ же пылкій, отходчивый, привлекающій Кемскій.
— Знаешь что? предложилъ я. — Возьмемъ сейчасъ коляску; поѣдемъ куда-нибудь.
— Пожалуй, отвѣчалъ онъ нехотя и поглядывая на окна игорной залы. — Не поздно-ли? Солнце садится.
— Въ самый разъ, и медлить нечего, а не то придется чураться вотъ отъ этой кикиморы, сказалъ я, смѣясь, указывая на андалузку и розовый галстукъ просвѣщеннаго г. Секкаторова, который, распознавъ насъ издалека, спѣшилъ въ намъ навстрѣчу съ очаровательнѣйшею и радостнѣйшею улыбкой, будто завидѣлъ какую-либо московскую Аспазію изъ своихъ пріятельницъ.
— Дѣйствительно кикимора, подтвердилъ Кемскій, — видѣть его не могу; какъ подойдетъ въ столу, такъ и повалитъ во мнѣ несчастіе. А онъ еще съ совѣтами лѣзетъ! Я ему кланяться пересталъ.
— Это ему все равно, лишь бы ты его слушалъ. А слушать не хочешь, такъ укатимъ отъ него поскорѣе.
— Куда же мы поѣдемъ?
— Да хоть въ старый замовъ; недалеко.
Мы повернули въ боковую аллею, почти подъ самою андалузкой г. Севваторова, уже готовившагося принять насъ въ свои просвѣщенныя объятія, взяли коляску и отправились.
Кемскій молчалъ въ продолженіе всего пути, но лицо его не было мрачно; онъ скорѣе, казалось, наслаждался догоравшимъ вечеромъ и пріятною ѣздой по красивой дорогѣ, неширокою лентой вьющейся въ гору между великолѣпными вѣковыми соснами, отъ которыхъ послѣ жгучаго дня несло живительною прохладой и здоровымъ смолистымъ запахомъ.
— Къ стыду моему, я незнакомъ съ здѣшними окрестностями, хотя третій годъ пріѣзжаю сюда, признался онъ.
— А съ господиномъ Беназе знакомъ? спросилъ я.
Онъ не отвѣчалъ, но усмѣхнулся однако.