Типы прошлого

— Контуженная голова моя сыграетъ со мной не сегодня-завтра плохую шутку. И съ каждымъ днемъ все сильнѣе даетъ себя это чувствовать.

— Да что съ тобой? Растолкуй пожалуйста.

— А то, что я боюсь съ ума сойти, глухо отчеканилъ онъ.

— Изъ чего же ты это заключаешь?

— Ты самъ былъ сейчасъ свидѣтелемъ… Находитъ на меня подчасъ что-то необъяснимое… какія-то галлюцинаціи… видѣнія какія-то мерещатся, знакомые мертвецы стоятъ передо мной какъ живые; неотвязно, по цѣлымъ суткамъ… Только игрой и спасаю я себя отъ…

Онъ не кончилъ…

— И неужели теперь, въ старомъ замкѣ, тебѣ что-нибудь примерещилось?

И теперь, въ эту минуту, прошепталъ онъ, съ какою-то непонятною, несвойственною ему злостью, — вижу, и избавиться не могу, стоитъ онъ передо мной и играетъ, и скрипка его плачетъ такими раздирающими стонами… Ты говорилъ тамъ — эоловы арфы, и я знаю, это эоловы арфы были, а мнѣ все слышится его проклятая скрипка.

— Какая скрипка? Чья? Кого ты видишь, Кемскій? спрашивалъ я, встревоженный, наклоняясь въ нему и стараясь разглядѣть его лицо.

— Кирилина, отвѣчалъ онъ также глухо.

— Кирилина? а!

Меня озарило какъ молніей.

— Да, пояснялъ между тѣмъ Кемскій, — музыкантъ это былъ у меня одинъ знакомый…

— Воспитанникъ Павла Васильевича Чемисарова?

— Ты почему знаешь?

— Ты мнѣ тогда, въ Москвѣ, разсказывалъ про него.

— Не помню. По какому же это случаю?…

— Я тебя спрашивалъ о немъ. Меня интересовалъ этотъ человѣкъ, я и тогда догадывался, что онъ долженъ былъ имѣть немало вліянія на твою судьбу.

Самъ не знаю, какъ вырвалось у меня это, по правдѣ сказать, не совсѣмъ умѣстное признаніе. Подумавъ, я бы вѣроятно не рѣшился такъ насильственно вызывать Кемскаго на откровенность. Но оно оказалось небезполезнымъ, въ томъ смыслѣ, по крайней мѣрѣ, что слова мои дали его замѣтно путавшейся мысли другое направленіе.

— Говори, что ты знаешь? горячо примолвилъ онъ, пытливо, въ свою очередь, заглядывая мнѣ въ глаза.

— Ничего я не знаю. Я только слышалъ тогда разговоръ твой съ Павломъ Васильевичемъ объ этомъ Кирилинѣ.

— Какой разговоръ?

— Въ ложѣ, въ Большомъ Московскомъ театрѣ.

Я припомнилъ ему всѣ подробности этого вечера, ухаживанье Звѣницына, его собственную досаду, все, кромѣ замѣченнаго мною тогда смущенія Надежды Павловны.

Но онъ именно объ этомъ думалъ въ эту минуту.

— А Надежда Павловна тоже слышала этотъ разговоръ мой съ ея отцомъ? спросилъ онъ.

Я замялся.

— Не знаю, право…

Онъ откинулся опять въ уголъ коляски и глубоко вздохнулъ.

— Ты знаешь, что ни отца, ни дочери нѣтъ уже на свѣтѣ! тихо проговорилъ онъ, послѣ минутнаго перерыва.

— Нѣтъ, я не зналъ. И давно?

— Павелъ Васильевичъ въ Крымскую кампанію…

— Убитъ?

— Нѣтъ, онъ не дождался этого счастья. "Не убьютъ меня, не утѣшатъ!" говорилъ онъ, бѣдный, въ предсмертномъ бреду. Онъ командовалъ ополченіемъ своей губерніи, но заболѣлъ на пути изнурительною лихорадкой и умеръ въ Симферополѣ за нѣсколько дней до Черной, гдѣ полегло больше половины его мужичковъ.

— А… дочь его?

— Наденька? Она скончалась нѣсколькими мѣсяцами позднѣе…

— Скажи, Кемскій, рѣшился я спросить, — ты видѣлъ ее послѣ того, какъ…

— Послѣ того, какъ ты началъ строить свои догадки, догадливый человѣкъ? проговорилъ онъ нетерпѣливо и колко.

— Я виноватъ передъ тобой, другъ мой, сказалъ я. — Я весьма неразумно коснулся такой струны, которой касаться мнѣ ни въ какомъ случаѣ не слѣдовало. Прости меня.

Я протянулъ ему руку.

Онъ взялъ ее и крѣпко сжалъ.

— Я виноватъ передъ тобой, ***, молвилъ онъ измѣнившимся голосомъ, исполненнымъ теперь какою-то, будто внезапно разрѣшившеюся грустью, — но воспоминанія эти до сихъ поръ рѣжутъ меня какъ ножомъ по сердцу…

— Не будемъ говорить объ этомъ, Кемскій, прошу тебя.