То, что растет

– Ха-ха, шутник. Я, между прочим, бежала сюда трусцой. Четыре целых шесть десятых мили. Ты ведь гордишься мной, правда? – Выпрямившись в солнечных лучах, проникающих сквозь редкие ветви дерева, она принимает позу бегуньи. Я улыбаюсь. Или ухмыляюсь. Нет, я одновременно улыбаюсь и зловеще ухмыляюсь, словно тупой пьяненький мальчик-студент. Серьезно, я понятия не имею, что сейчас происходит, что она тут делает и что здесь делаю я. На ней черные легинсы для занятия йогой или бегом (понятия не имею, какая между ними разница) и мешковатая белая футболка, скромно прикрывающая прекрасную (ну скажите, что я не веду себя как совсем уж тупой мальчик-студент) выпуклость ее попки. На груди у нее какой-то логотип, но я не знаю, что это за марка. Ее каштановые с проседью волосы собраны в хвост, и мне хочется увидеть, как они будут выглядеть, когда она их распустит. Она подтянутая, хорошенькая в своей спортивной одежде и совсем не похожа на мою жену Шелли.

Я отвечаю:

– Еще бы. Я в восторге. – С этими словами я, изображая ликующую толпу зрителей, начинаю яростно хлопать руками над головой, но тут же прекращаю, застеснявшись своей бледной кожи, дряблых хилых рук и даже вылинявшей футболки, купленной на концерте давным-давно забытой рок-группы. Да, ленивые отжимания и берпи три раза в неделю едва ли помогают поддерживать себя в форме. Я сижу, выпрямив спину, и притворяюсь, что не слышу, как скрипит и стонет раскладной стул. Неуклюже сложив руки на груди, я говорю: – Я бы выдохся, даже если бы проехал эту дистанцию за рулем.

– Как жарко. Почему ты сидишь здесь, в тени под деревом? Зачем вообще приходить на пляж?

– Что ты имеешь в виду? Я за разумное потребление солнечной энергии. И я защищаю мою драгоценную нежную кожу. К тому же я не вижу тут очереди из желающих намазать меня солнцезащитным кремом. «Оно кладет лосьон в корзинку», – говорю я, пытаясь подражать голосу маньяка Буффало Билла из «Молчания ягнят» и испытывая легкое разочарование, так как понимаю, что мои остроумные отсылки к поп-культуре уже изрядно устарели.

– Фу. Какой ты мерзкий! – со смехом отвечает она.

– Когда мы приезжаем сюда, детишки бегут впереди, сбрасывая на ходу шлепанцы, снимая и швыряя свои шмотки перед тем, как войти в воду. А если я заору им вслед как сумасшедший: «Деееерево!», они хотя бы оставят все вещи здесь. – Я говорю уже целую минуту. Это самый длинный диалог, который был у меня со взрослым человеком на этом пляже.

Я стучу рукой по дереву рядом с моим стулом. По стволу, покрытому трещинами и выбоинами, ползут большие черные муравьи. Словно по сигналу, я вздрагиваю, заношу вверх руку и смахиваю с ноги муравья, здоровенного, как такса. При этом выгляжу прямо как настоящий мачо.

– Милый, не нужно оправдываться предо мной за выбор, который ты сделал в этой жизни. Как уроки плавания?

– Отлично. Но я уже умею плавать.

– Где Майкл? Там, по ту сторону от мостков, со старшими ребятами? Отсюда не рассмотреть. Вижу только волны на воде. А где Оливия? Да вот же она. Как думаешь, она заметила, когда я пришла? – Она машет рукой.

В этот момент Оливия смотрит на нас обоих. Она неуверенно и смущенно машет в ответ. Оливия всегда дружелюбна в общении, я бы даже сказал, слишком дружелюбна; обычно она машет в ответ с большим энтузиазмом, и этот жест у нее получается на автомате без особых раздумий.

Женщина говорит:

– О боже, она прямо как маленький подросток. И так смутилась, когда я ее окликнула. Ей еще рано так себя вести.

Оливия ныряет под воду по команде тренера.

Женщина кричит:

– Милая, у тебя отлично получается!

Я морщусь от ее громкого крика и стараюсь избавиться от неприятного осадка, возникшего из-за ее легкой фамильярности в поведении, из-за поцелуя и из-за того, что она знает моих детей. Незнакомые люди на пляже – это одно (мне плевать, что они подумают), но что я скажу Оливии и Майклу об этой женщине? Возможно, они встречались на вечеринке у Мэттьюсов, а я просто этого не помню? Такое ведь возможно, не так ли? Я надеюсь. Но все равно это не объясняет того, почему она ведет себя как моя жена, как ласковая мамочка, и почему я ей подыгрываю.

Мы оба ведем себя странно, и это неправильно, совсем неправильно, однако я не могу избавиться от чувства приятного головокружения, которое все это вызывает у меня.

Оливия старается плыть кролем по направлению к молодому тренеру. Женщина говорит шепотом, так, чтобы только я мог ее слышать:

– У Оливии руки прямые, как доски. Почему тренер не сказал ей, чтобы она их немного согнула? – Она жестами показывает, как плыть правильно. – Но от этих пятидесятидолларовых уроков плавания на пруду Эймс большего ждать и не приходится, правда?

– Да. Где еще у детишек есть возможность две недели подряд загорать на солнышке, плавать по-собачьи и подцепить кишечную палочку?

– Ты так это описываешь, будто предвкушаешь удачную сделку.

– Ох, я больше не могу на это смотреть. Может, спуститься и помочь ей?

– Она отлично справляется.

– Как думаешь, сколько лет ее тренеру?

– Не знаю. Восемнадцать?

– Размечталась!