То, что растет

Последний фрагмент мне доставили сегодня.

Девять дней назад я получил по почте письмо от Питера. Это произошло ровно через месяц после того, как он совершил самоубийство. Я уже десять недель жил в новой квартире. Время не прямая стрела, а бездонный мешок, в который мы собираем все то, что вскоре будет забыто.

Письмо было в голубом конверте размером с поздравительную открытку. Поверх моего старого адреса – абонентского ящика, что я арендовал в течение тех тринадцати месяцев, которые провел словно в тумане, скитаясь по разным гостиницам в районе Хадсон-Вэлли вместе с другими писателями и художниками, – по диагонали была приклеена желтая наклейка с надписью «Сообщить отправителю новый адрес». Имя и адрес Питера были нацарапаны черными чернилами в левом верхнем углу, и прочитать их почти не представлялось возможным из-за кляксы, напоминавшей первое из многочисленных пятен Роршаха. Я видел много его писем, написанных от руки, поэтому решил, что он просто спешил и был невнимателен, когда писал свой адрес. Или же его мысли были заняты чем-то еще, и он писал на автопилоте. Или ему было стыдно, а этот конверт и его содержимое – крик о помощи, который никто не услышал до тех пор, пока не стало уже слишком поздно. Я стал одновременно экспертом и полным профаном в попытке отыскать смысл там, где его по сути нет.

И снова о времени: дата на почтовом штемпеле говорит, что письмо было отправлено за шесть дней до того, как он совершил самоубийство, и за четыре дня до того, как я уехал на мероприятие в Провиденс. От моей дерьмовой квартирки-студии в еще более дерьмовом районе в Кингстоне – городке в штате Нью-Йорк – до его красивого нового дома в окрестностях Бостона меньше 225 миль пути. (Хотя бывает, что и больше.) И если бы он отправил письмо на мой новый адрес, я получил бы его, прежде чем встретился с Питером в те выходные.

Воскресным утром, перед тем как посвятить себя чтению и написанию книги, всего за несколько часов до его смерти я завтракал с Питером, Лорен и их чудесными детьми (один из которых уже был подростком, а вторая приближалась к этому этапу своей жизни): Стивом и Мэгги. Мы со Стивом немного поболтали про игру «Нью-Йоркских Янки» с «Бостон Ред Сокс», хотя ни он, ни я не были фанатами бейсбола. Стив вымахал больше шести футов и совсем недавно покрылся броней мускулов, накачать которые ему не составило особого труда, но вел себя по-прежнему как маленький ребенок. Он был сдержан, говорил тихо, старался не смотреть в глаза и улыбался легкой, едва заметной улыбкой, исчезавшей через несколько секунд после того, как она появлялась на его губах. Мне стало интересно, каким отцом был Питер, и был ли я лучше или хуже его, хотя и знал ответ: не лучше, но и не хуже. Мэгги была очень энергичной и маниакально-дружелюбной, как взбудораженный электрон, который стремится заряжаться и отскакивать. Когда Мэгги была меньше, она любила рисовать мои портреты с невероятно длинной бородой и оставляла свои рисунки на полу, чтобы я мог увидеть их, пока гостил в их доме. В то утро она только что покрасила волосы в розовый цвет и хотела обсудить со мной, какие фильмы ужасов, по моему мнению, ей уже можно было смотреть.

Питер заплатил за мой кофе и небольшую горку оладий. Я пытался всучить ему десять долларов, но он отказался их брать. Этот щедрый жест был немного унизительным для меня, хотя он и не стремился меня обидеть.

Я встал из-за стола последним. Питер ушел вслед за детьми, за ним отправилась и Лорен. Она погладила Питера по спине. Тот повернулся и улыбнулся ей. Могло ли это краткое проявление физической нежности заставить его передумать, изменить свои планы? Питер быстро обвел взглядом маленький зал ресторана и его посетителей, склонившихся над своими яичницами и чашками с кофе, а потом снова взглянул на меня так, словно на пустом стуле слева сидел кто-то еще.

Я подумал, что в конверте письмо, в котором подробно объяснялись причины его поступка, и решил, что потом покажу его Лорен, а также сотрудникам полицейского департамента Провиденса.

Нераспечатанный конверт я отнес на кухню и положил на стол. Всплакнул и сказал «Какой же ты засранец!» несколько раз подряд. Я понимал, что это несправедливо. Он покончил с собой, потому что химический коктейль в его мозгу превратил его в подлого грязного мошенника и лжеца.

В конверте была поздравительная открытка. На зеленом фоне голубым неоновым курсивом было написано: «Спасибо». Я развернул открытку, и из нее выскользнула фотография. Вероятно, эта открытка с благодарственной надписью не содержала никакой скрытой издевки: Питер просто машинально взял первую попавшуюся, чтобы сохранить фотографию. Сама фотография была напечатана на обычном белом листе, а не на глянцевой фотобумаге. Изображение было зернистым, а по краям лист заворачивался от переизбытка краски.