Только анархизм: Антология анархистских текстов после 1945 года

Я верю, что экстраполируя эти истории об «островах в сети» из прошлого и будущего, мы можем собрать свидетельства, чтобы предположить, что некий вид «свободного анклава» в наше время не только возможен, но и существует. Все мои исследования и рассуждения выкристаллизовались вокруг понятия ВРЕМЕННОЙ АВТОНОМНОЙ ЗОНЫ (далее упоминаемой в виде аббревиатуры ВАЗ). Несмотря на её синтезирующую силу для моих собственных мыслей, я, однако, не считаю, что ВАЗ должна восприниматься как нечто большее, чем эссе («попытка»)[84], предположение, почти поэтический образ. Несмотря на периодический рантеровский энтузиазм моего языка, я не стараюсь выстраивать политическую догму. На самом деле я сознательно отказался от определения ВАЗ – я кружу вокруг этого образа, обстреливая его исследовательскими лучами. В конечном счёте, ВАЗ – почти что самоочевидна. Если фраза становится ходовой, её без проблем будут понимать… понимать в действии.

В ожидании Революции

КАК ТАК ПОЛУЧАЕТСЯ, что «перевернувшийся вверх дном мир» всегда ухитряется выправлять сам себя? Почему за революцией всегда следует реакция, словно времена года в аду?

Восстание, или латинская форма инсуррекция, – слова, использующиеся историками для обозначения неудавшихся

революций, движений, которые не укладываются в ожидаемую кривую движения, в одобренную консенсусом траекторию: революция, реакция, предательство, образование более сильного и ещё более репрессивного государства – вращение колеса, возвращение истории снова и снова к своей высшей форме: вечному сапогу на лице человечества.

Не преуспевая в следовании по этой кривой, восстание предлагает возможность движения вовне и за пределы гегельянской спирали того «прогресса», который по сути своей не более чем скрытый порочный круг. Surgo – подниматься, вставать. Insurgo — поднимать (ся), восставать. Операция информационной загрузки. Скажите «пока» этой убогой пародии на кармический цикл, «пока» исторической тщетности революций. Лозунг «Революция!» – был набат, а стал яд, вот такая мутация, пагубная псевдогностическая ловушка судьбы, кошмар, где без разницы, как мы боремся, – мы не убежим из этого злого Эона, от этого инкуба Государства, одного Государства за другим, где каждыми «небесами» правит ещё более злой ангел.

Если История ЕСТЬ «Время», как она заявляет, то тогда восстание – это момент скачка вверх и за пределы Времени, нарушающий «закон» Истории. Если Государство ЕСТЬ История, как оно заявляет, то тогда инсуррекция – это запретный момент, непростительное отрицание диалектики – вскарабкивание по шесту вверх из дымохода, шаманский приём, проведённый под «невозможным углом» к вселенной.

История говорит, что Революция достигает «перманентности» или хотя бы протяжённости, в то время как восстание «временно». В этом смысле восстание оказывается «пиковым опытом» в противоположность стандарту «обычного» сознания и опыта. Подобно празднествам, восстания не могут происходить каждый день – иначе они не были бы «неординарными». Но мгновения такой интенсивности придают форму и значение всей жизни. Шаман возвращается – ты не можешь вечно стоять на крыше – но всё поменялось, произошли сдвиги и интеграции – разница создана.

Вы возразите, говоря, что это совет отчаяния. А как же мечта анархистов, безгосударственное государство, Коммуна, постоянная автономная зона, свободное общество, свободная культура?

Должны ли мы оставить эту надежду в обмен на некий экзистенциалистский acte gratuit[85]? Смысл в том, чтобы изменить не сознание, а мир.

Я принимаю это как справедливую критику. Но тем не менее выскажу два возражения; во-первых, революция сих пор никогда не увенчивалась исполнением этой мечты. Образ этой мечты возникает в момент восстания – но как только «Революция» торжествует и возвращается Государство, мечта и идеал уже оказываются преданными. Я не оставил надежду или даже ожидание перемен – но я не доверяю самому слову Революция. Во-вторых, даже если мы меняем революционный подход на концепцию восстания, спонтанно развивающегося в анархистскую культуру, наша собственная конкретная историческая ситуация окажется не столь благоприятна для такого колоссального предприятия. За исключением напрасного мученичества абсолютно ничего не может выйти из лобового столкновения с терминальным государством, с мегакорпоративным информационным государством, с империей Спектакля и симуляции. Их оружие нацелено на нас, в то время как наше скудное вооружение не находит для себя другой цели, кроме гистерезиса, застывшей пустоты, Призрака, способного задушить каждую искру в эктоплазме информации, общества капитуляции, управляемого образом Копа, и поглощающим оком телеэкрана.