«Только между женщинами». Философия сообщества в русском и советском сознании, 1860–1940

О произошедшем сдвиге наглядно свидетельствует эволюция Эйзенштейна. Если в «Октябре» женщины в основном — отрицательные персонажи, то в фильме 1929 года «Старое и новое» (первоначально он назывался «Генеральная линия» и под таким названием демонстрировался за рубежом) есть и главная героиня, и ряд сцен с крестьянками, показанными в положительном свете. Хотя этот фильм Эйзенштейна был не очень-то хорошо принят критиками, партийными чиновниками и зрителями[452]

, он ознаменовал важный поворот в традиции киноизображения женских коллективов. Хотя и здесь фигурируют группы истеричек и политических «уклонисток», олицетворяющие «старое» (толстая, самодовольная кулачка сговаривается с дремучими, религиозными старухами-крестьянками против кооператива, и эта группка сопоставляется с образом индюшки), все-таки с инициативой организовать артель выступает героиня — Марфа Лапкина. Ближе к концу фильма Марфа раздирает на куски свою юбку, а в самом конце появляется в полном облачении тракториста: эта перемена костюма символизирует победу над отсталостью крестьянок. Однако нельзя сказать, что ассоциация женского коллектива — и в особенности крестьянок — с сексуальностью и даже с сексуальными отклонениями совсем отсутствует в этом фильме. Крестьянки, нарядившись гостями со стороны невесты, с нетерпением ждут «жениха» — быка, купленного для кооператива. Несмотря на то что крестьянкам с недавних пор стали приписывать положительный революционный инстинкт, в фильме они по-прежнему ассоциируются прежде всего со своей биологической ролью — через визуальную связь с коровами. Если музыкальные фильмы Ивана Пырьева конца 1930‐х годов о трактористах изобилуют хореографическими сценами в полях, то здесь женский полевой труд представлен весьма натуралистично: работницы гнут спины, и лиц их не видно. Женщины здесь — не политически сознательные гражданки, а непосредственные и порывистые существа. Они и олицетворяют, и проявляют животные инстинкты, а еще они поддаются влиянию классовых врагов. Еще в 1934 году в фильме Игоря Савченко «Гармонь» изображалась стайка девушек-крестьянок, бойких и сплоченных духом товарищества, и все-таки, когда секретарь комсомольской ячейки допустил идейный промах и прекратил подбадривать их игрой на гармони, девушек стали сбивать с верного пути кулаки, убеждая вернуться к прежней праздной жизни, какую они вели до коллективизации.

Однако в фильме 1936 года «Подруги» Льва Арнштама женщин уже не показывают как беспомощных пешек в классовой борьбе: напротив, там подчеркивается их инстинктивная тяга к прогрессу и верность советским идеям[453]

. А судя по фильму «Член правительства» (1939, реж. Александр Зархи, Иосиф Хейфиц), действие которого происходит в течение нескольких лет начиная с 1930‐го (отправной точкой неслучайно выбран этот год женских крестьянских бунтов на селе, хотя прямо об этом и не говорится), к 1939 году стало уже традицией изображать крестьянок-колхозниц как интуитивно-прогрессивных избирательниц, противопоставляя им мужчин — женоненавистников, лентяев и противников всего нового. Таким образом, в силу своего повествовательного подхода к теме «Старое и новое» Эйзенштейна однозначно принадлежит 1920‐м годам. В более поздних фильмах, на которых сказались и изменения в партийно-государственной идеологии, и появление синхронизированного звука в кино, зрителю уже не нужно было видеть в группе женщин отдельный символический объект, созданный при помощи кадрирования и монтажа, сопоставляемый с «быком» или «трактором», требовавший для понимания анализа и интерпретации, — там они были просто персонажами, с которыми зрительницы вполне могли себя отождествить[454]. Эти женские группы как бы выходят за пределы кинокадра, заманивают и вводят зрителей в фантастический мир изобилия и гармонии, коллективизма и человеческого единения.