«Только между женщинами». Философия сообщества в русском и советском сознании, 1860–1940

Наташа возвращает Соне прежнюю радость пустыми заверениями и унимает ее бурный всплеск чувств так же, как «оправляет» ее непослушную прядь. У Сони не остается иного выбора, кроме как поверить Наташиному суждению о ее родне, а значит, и о том, чем кончится вся эта история. В один миг Соня превращается в беспомощное существо, чья судьба — всецело в руках хозяев, и которое при этом помнит, что следует вести себя «прилично»[183]. Позже Наташа передаст Николаю Сонины слова, в которых высказаны трезвые ожидания, подобающие бедной воспитаннице:

Она сказала: я буду любить его всегда, а он пускай будет свободен. Ведь правда, что это отлично, благородно! Да, да? очень благородно? да? — спрашивала Наташа так серьезно и взволнованно, что видно было, что то, что она говорила теперь, она прежде говорила со слезами[184].

Наташины слезы приносят ей очистительное облегчение при мысли о том, что Соня жертвует собой, желая освободить Николая от данного им обещания. В конце концов реальность взрослой жизни обернется таким неравенством, которое положит конец их дружбе.

Так, читая о том, как Наташа жгла себе руку ради Сони, однако жгла с оглядкой на ожидания общества, мы понимаем и характер их отношений, и их дальнейшую судьбу. Эта дружба сглаживает путь, по которому они войдут в общество и заживут в нем, оправдывая родительские ожидания. Но еще общество и его требования упрочивают те различия между отдельными людьми, что мешают их естественному единению. Примечательно, что ни у одной светской красавицы нет настоящих друзей среди женщин. У Элен, самой блестящей дамы петербургского высшего общества, нет подруг. Хуже того, Элен пособничает своему брату Анатолю, когда тот замышляет соблазнить Наташу. Когда сын Анны Михайловны женится на богатой невесте, она сама попадает в более высокие круги общества и отдаляется от графини Ростовой, своей подруги детства. Тот же принцип в действии наблюдается и в «Анне Карениной», где Анна, связав свою судьбу с Вронским, обзаводится лишь ложными дружескими связями, а от Долли отстраняется.

Толстой без утайки показывает экономические соображения, стоящие за дружбой между графиней Ростовой и Анной Михайловной. В начале романа графиня Ростова ощущает потребность дать вдóвой Анне Михайловне денег «на шитье мундира» для сына, определенного в гвардию: этот поступок и объясняется, и даже диктуется представлениями о женской дружбе. Обе женщины получают осознанное удовольствие от этого драматического жеста, свидетельствующего об их дружбе — особой связи, позволяющей им на время забыть о растаявших семейных капиталах и подняться над всегдашними соображениями взаимной выгоды и социальной конкуренции.

Анна Михайловна уж обнимала ее и плакала. Графиня плакала тоже. Плакали они о том, что они дружны; и о том, что они добры; и о том, что подруги молодости заняты таким низким предметом — деньгами; и о том, что молодость их прошла… Но слезы обеих были приятны…[185]

Дружно проливаемые слезы позволяют обеим женщинам мысленно вернуться в детские годы, когда у них всего было вдоволь, когда они еще не взвалили на себя бремя забот о семье и домашнем хозяйстве. Таким образом, денежная ценность обмена как будто меркнет по сравнению с «духовной» наградой, какую дарит женская дружба, — возможностью выразить сочувствие, самоутвердиться (при мысли о том, что «они добры») и вернуться в детство[186]. Однако многоточия и упоминание Толстым о том, что обеим женщинам эти слезы были приятны, наводят читателя на мысль о практической пользе связывающих их отношений. Когда Ростова уже приготовилась вручить подруге деньги, Толстой сообщает: «Анна Михайловна мгновенно поняла, в чем дело, и уж нагнулась, чтобы в должную минуту ловко обнять графиню». Взамен денег Анна Михайловна с готовностью совершает нужные действия, которые и порождают взаимное удовольствие.