Толстой и Достоевский. Противостояние

Входит Рогожин, «чуть не одуревший от всех вынесенных им впечатлений». Он принес сто тысяч рублей, но робеет перед Настасьей, «как бы ожидая своего приговора». Для нее это грубое предложение обладает тем достоинством, что оно искренно. Это — неприкрытое изложение сексуального кодекса, по которому живут Тоцкий и Епанчин, но который они стараются приукрасить элегантными манерами. Неявность социальной критики в этом эпизоде усиливает ее выразительность. Настасья набрасывается на Ганю. Его раболепие, выраженное в том, что он, словно парализованный, продолжает сидеть, выводит ее из себя. Выставляя Ганино согласие на брак еще более жалким, она называет себя «рогожинской». «Да меня и Фердыщенко не возьмет!» — восклицает она. Но у Микобера-Фердыщенко острый глаз. Он спокойно замечает ей, что «зато князь возьмет». И он прав. Князь делает предложение:

«… Я сочту, что вы мне, а не я сделаю честь. Я ничто, а вы страдали и из такого ада чистая вышли, а это много».

Резкий ответ Настасьи, что все это «из романов», и что «куда тебе жениться, за тобой самим еще няньку нужно» — абсолютно ясный и, по-видимому, окончательный. Но в возникшем галдеже он остается незамеченным. Дабы придать предложению князя реальную форму, Достоевский прибегает к приему, который в те дни даже для популярной мелодрамы уже считался несвежим. «Идиот», еще нынче утром вынужденный взять в долг у генерала двадцать пять рублей, достает из кармана письмо, где сказано, что он наследует огромное состояние. Казалось бы, не оправданный никакими сюжетными или рациональными обоснованиями, этот фокус, тем не менее, «проходит» — просто в силу накаленности окружающей обстановки. Атмосфера столь напряжена, а хаос столь близко придвинулся к пределам возможного, что метаморфоза нищего в принца воспринимается нами как очередной оборот вращающейся сцены.

Настасья охвачена пламенем хохота, гордости и истерики — переходы между нюансами чувств наблюдаются в течение всей сцены. Она вне себя от явного восторга — ведь теперь она княгиня, которая может отомстить Тоцкому или указать на дверь генералу Епанчину. Достоевскому нет равных в таких полугорячечных монологах, когда человек пляшет вокруг собственной души. Рогожин, наконец, постигает, что произошло, и искренность его страсти несомненна:

«Он всплеснул руками, и стон вырвался из его груди:

— Отступись! — прокричал он князю».

Мышкин сознает, что страсть Рогожина сильнее и, в физическом смысле, она более подлинная. Но он вновь обращается к Настасье:

«Вы горды, Настасья Филипповна, но, может быть, вы уже до того несчастны, что и действительно виновною себя считаете».

Но, может, и нет. Фактов, укрепляющих ее чувство опозоренности, похоже, более чем достаточно. Князь хочет понять, не достигает ли гордость своих самых сладких высот в самоуничижении, и таким образом касается одного из лейтмотивов «достоевской» психологии. Безмятежная ясность его реплики выводит Настасью из экстатического безумия. Она вскакивает с дивана:

«А ты и впрямь думала? [обращаясь к Дарье Алексеевне]… Этакого-то младенца сгубить? Да это Афанасию Иванычу в ту ж пору: это он младенцев любит!»

Это она с жестоким ехидством намекает на то, что Тоцкий впервые выказал к ней сексуальный интерес, еще когда она была совсем девочкой. Объявив, что стыда у нее не осталось, и что она была «наложницей Тоцкого», Настасья наказывает князю жениться на Аглае. Достоевский не пояснил нам, откуда у нее могла взяться такая идея. Поддалась ли она в слепом ясновидении своей неприязни к Гане? Или успела где-то услышать о впечатлении, которое «идиот» произвел на Епанчиных? Нам неизвестно. Мы лишь принимаем тот факт, что в пылу действия персонажей могут посещать озарения. Сам язык выкладывает все свои секреты.

Рогожин уверен, что выиграл поединок, и щеголяет своей «королевой», задыхаясь от изнеможения и желания. Мышкин горюет, и Настасья пытается утешить его, преувеличивая собственную низость. Но она еще не все уладила с Ганей и своими покровителями. Ей тем вечером пришлось проползти через такую грязь, что теперь хочется заставить поползать кого-нибудь еще — только в физическом смысле. Она швыряет рогожинские сто тысяч в камин. Если Ганя вытащит деньги из огня, они достанутся ему.