Читаем Толстой и Достоевский. Противостояние полностью

Мышкина вталкивают в муравейник новых персонажей: Ганина мать, его сестра Варвара, брат Коля (один из непостижимо восприимчивых «достоевских» подростков), Птицын (ухажер Варвары), некто Фердыщенко (пьющая версия Микобера) и отец Гани, генерал Иволгин. Последний — один из самых человечных и прекрасно выписанных персонажей в романе. «Отставной и несчастный», — представляется он при знакомстве с князем, и это задает ироикомический тон. Его воспоминания, которые он излагает всем и каждому, лежат в диапазоне от откровенной выдумки до клочков вчерашних газет. Когда его разоблачают или припирают к стенке неудобными фактами, этот местный Фальстаф принимается патетически ссылаться на осаду Карса[104] и пули в его груди. Присутствие Мышкина служит катализатором; соприкоснувшись с ним, разные персонажи загораются и начинают ярко светиться. Природа князя — и в этом состоит ее полностью драматизированная магия — открыта любому влиянию и определена его отношением к другим человеческим существам; но при этом она обладает несомненной и нерушимой индивидуальностью.

Между Ганей и его семейством разгорается ссора по поводу его брака с Настасьей. Мышкин покидает комнату и слышит звон колокольчика у дверей:

«Князь снял запор, отворил дверь и — отступил в изумлении, весь даже вздрогнул: пред ним стояла Настасья Филипповна. Он тотчас узнал ее по портрету. Глаза ее сверкнули взрывом досады, когда она его увидала».

Это первый из неожиданных поворотов, вокруг которых строится сюжет романа.

Достоевский собрал своих персонажей для «большого эпизода» (вспомните собрание у Ставрогина в «Бесах» или встречу в келье старца Зосимы в «Братьях Карамазовых»). Диалог прерывается лишь скупыми сценическими ремарками: «Ганя оцепенел от испуга», Варя и Настасья «обмениваются странными взглядами».

Ганю обуревают ненависть и смятение. Терзания достигают пароксизма, когда в комнату входит его отец во фраке и принимается за рассказ о, якобы, своем приключении, которое он на самом деле вычитал из газет. Настасья сначала с жестокостью поощряет его повествование, а потом разоблачает ложь. Движимая, как и Аглая, истерией собственной беззащитности, она хочет продемонстрировать свойственную мужчинам нечестность. «В это самое мгновение раздался чрезвычайно громкий удар колокольчика из передней. Таким ударом можно было сорвать колокольчик». Второе важное явление. Входит Рогожин в сопровождении дюжины буянов и прихлебателей, которых Достоевский обозначает словом «хор». Рогожин называет Ганю «Иудой» (подразумевается, что в наших мыслях должны твердо закрепиться символические смыслы, связанные с Мышкиным). Рогожин собирается сыграть на Ганином корыстолюбии и «выкупить» у него Настасью. И в этом — одна из частей тонкой фактуры сюжета: если Ганя «продаст» Настасью за рогожинское серебро, он обманет надежды Мышкина. Следует отметить, что при первом чтении романа нашему пониманию всех уровней действия мешают ровно те же сложности, с которыми мы сталкиваемся, когда впервые слышим сложный драматический диалог в театре.

Тон Рогожина конвульсивно переходит от звериной гордости к чему-то вроде смирения чувств. «Э-эх! Настасья Филипповна! Не прогоните, скажите словцо». Она, «обмерив [Рогожина] насмешливым и высокомерным взглядом», заверяет, что за Ганю не собирается, но, тем не менее, провоцирует его, и он предлагает за нее сто тысяч рублей. Ганина сестра в ужасе от этого «аукциона», она называет Настасью «бесстыжей». Потеряв голову, Ганя замахивается на Варвару:

Перейти на страницу:

Все книги серии Юбилеи великих и знаменитых

Шепоты и крики моей жизни
Шепоты и крики моей жизни

«Все мои работы на самом деле основаны на впечатлениях детства», – признавался знаменитый шведский режиссер Ингмар Бергман. Обладатель трех «Оскаров», призов Венецианского, Каннского и Берлинского кинофестивалей, – он через творчество изживал «демонов» своего детства – ревность и подозрительность, страх и тоску родительского дома, полного подавленных желаний. Театр и кино подарили возможность перевоплощения, быстрой смены масок, ухода в магический мир фантазии: может ли такая игра излечить художника?«Шепоты и крики моей жизни», в оригинале – «Латерна Магика» – это откровенное автобиографическое эссе, в котором воспоминания о почти шестидесяти годах активного творчества в кино и театре переплетены с рассуждениями о природе человеческих отношений, искусства и веры; это закулисье страстей и поисков, сомнений, разочарований, любви и предательства.

Ингмар Бергман

Биографии и Мемуары / Кино / Документальное
Иосиф Бродский и Анна Ахматова. В глухонемой вселенной
Иосиф Бродский и Анна Ахматова. В глухонемой вселенной

Бродский и Ахматова — знаковые имена в истории русской поэзии. В нобелевской лекции Бродский назвал Ахматову одним из «источников света», которому он обязан своей поэтической судьбой. Встречи с Ахматовой и ее стихами связывали Бродского с поэтической традицией Серебряного века.Автор рассматривает в своей книге эпизоды жизни и творчества двух поэтов, показывая глубинную взаимосвязь между двумя поэтическими системами. Жизненные события причудливо преломляются сквозь призму поэтических строк, становясь фактами уже не просто биографии, а литературной биографии — и некоторые особенности ахматовского поэтического языка хорошо слышны в стихах Бродского. Книга сочетает разговор о судьбах поэтов с разговором о конкретных стихотворениях и их медленным чтением.Денис Ахапкин, филолог, доцент факультета свободных искусств и наук СПбГУ, специалист по творчеству Иосифа Бродского. Публиковался в журналах «Новое литературное обозрение», «Звезда», Russian Literature, Die Welt Der Slaven, Toronto Slavic Quarterly, и других. Был стипендиатом коллегиума Университета Хельсинки (2007), Русского центра имени Екатерины Дашковой в Университете Эдинбурга (2014), Центра польско-российского диалога и взаимопонимания (2018).

Денис Николаевич Ахапкин

Литературоведение

Похожие книги

100 великих мастеров прозы
100 великих мастеров прозы

Основной массив имен знаменитых писателей дали XIX и XX столетия, причем примерно треть прозаиков из этого числа – русские. Почти все большие писатели XIX века, европейские и русские, считали своим священным долгом обличать несправедливость социального строя и вступаться за обездоленных. Гоголь, Тургенев, Писемский, Лесков, Достоевский, Лев Толстой, Диккенс, Золя создали целую библиотеку о страданиях и горестях народных. Именно в художественной литературе в конце XIX века возникли и первые сомнения в том, что человека и общество можно исправить и осчастливить с помощью всемогущей науки. А еще литература создавала то, что лежит за пределами возможностей науки – она знакомила читателей с прекрасным и возвышенным, учила чувствовать и ценить возможности родной речи. XX столетие также дало немало шедевров, прославляющих любовь и благородство, верность и мужество, взывающих к добру и справедливости. Представленные в этой книге краткие жизнеописания ста великих прозаиков и характеристики их творчества говорят сами за себя, воспроизводя историю человеческих мыслей и чувств, которые и сегодня сохраняют свою оригинальность и значимость.

Виктор Петрович Мещеряков , Марина Николаевна Сербул , Наталья Павловна Кубарева , Татьяна Владимировна Грудкина

Литературоведение
Комментарий к роману А. С. Пушкина «Евгений Онегин»
Комментарий к роману А. С. Пушкина «Евгений Онегин»

Это первая публикация русского перевода знаменитого «Комментария» В В Набокова к пушкинскому роману. Издание на английском языке увидело свет еще в 1964 г. и с тех пор неоднократно переиздавалось.Набоков выступает здесь как филолог и литературовед, человек огромной эрудиции, великолепный знаток быта и культуры пушкинской эпохи. Набоков-комментатор полон неожиданностей: он то язвительно-насмешлив, то восторженно-эмоционален, то рассудителен и предельно точен.В качестве приложения в книгу включены статьи Набокова «Абрам Ганнибал», «Заметки о просодии» и «Заметки переводчика». В книге представлено факсимильное воспроизведение прижизненного пушкинского издания «Евгения Онегина» (1837) с примечаниями самого поэта.Издание представляет интерес для специалистов — филологов, литературоведов, переводчиков, преподавателей, а также всех почитателей творчества Пушкина и Набокова.

Александр Сергеевич Пушкин , Владимир Владимирович Набоков , Владимир Набоков

Критика / Литературоведение / Документальное