Том 12 (XVI век, литература «обобщающих предприятий»)

Услышав это, Предслава, — ибо таково было ее имя, данное ей до святого крещенья ее родителями, — стала про себя рассуждать и говорить; больше же всего, скажу я, от Святого Духа наполнялись ее мысли. Сказала она себе: «Что это будет, ведь отец задумал соединить меня браком с мужчиной; но если такое случится, то печали мира сего нельзя будет никак избегнуть». Еще сказала она себе: «В чем же преуспели бывшие прежде нас наши предки? Они и женились, и посягали на супружество, и княжили, но — не вечно. Жизнь их прошла, и погибла слава, будто прах и хуже паутины. А вот те прежние жены, что, взявши мужскую крепость, пошли во след жениха своего Христа, отдали тела свои на раны и свои головы мечу предали, иные же больше — не пред железом преклонили свои выи, но отсекли от себя мечом духовным плотские сласти, предали тела свои посту и коленопреклонениям, тех и на земле помнят, и на небесах их имена написаны, там они с ангелами непрестанно славят Бога. А сия слава — прах и пепел и расходится будто дым».

И когда так она в сердце своем размышляла, ум ее еще больше простирался к любви Божией. И вот в сердце ее сложилось такое единственное решение — сказала она себе: «Не лучше ли было б, если бы вместо такой жизни постриглась бы я в черницы и стала повиноваться игуменье и сестрам, и училась, как утвердить в сердце своем страх Божий, как свершить жизненное течение». Положив это себе на ум, пошла она в монастырь тайно от своего отца, и от матери, и от всех домочадцев.

В те годы была черницей княгиня князя Романа. И пришла к ней <Предслава>, прося <благословения> принять ангельский образ и приобщиться к бывшим там черницам и быть под игом Христовым. И блаженная та жена, видя ее молодость и цветущий возраст, не желая ее постричь, впала в смятенье и стала млеть телом и ужасаться сердцем, и надолго поникла головой, опустив лицо в землю; а потом, распрямившись, воззрилась на молодость ее, вздохнула, прослезилась и сказала ей: «Чадо мое, как могу я это сделать? Отец твой, когда узнает, с великим гневом возложит на мою голову кару. Ты еще молода, не сможешь снести тягот монашеской жизни. И как можешь ты пренебречь княженьем и славой мира сего?»

И отвечала блаженная отроковица: «Да, госпожа моя и мать, все видимое в этом мире красно и славно, но скоро минует, и, будто сон, проходит, и, будто цвет, увядает; вечное же — невидимо, но пребывает вечно, как говорит Писание: «Око не видало, и ухо не слыхало, и на сердце человеку не всходило, что уготовал Бог любящим его». Или из-за моего отца не хочешь меня постричь? Не бойся, госпожа моя, а убойся Господа, владеющего всем созданием. И не лиши меня ангельского чина».

И блаженная та княгиня, удивившись разуму отроковицы и любви ее к Богу, повелела быть по ее воле. И, огласивши, постриг ее иерей и нарек имя ей Евфросиния, и облачил ее в черные одежды. Благословила ее игуменья благословением святых отцов и сказала ей: «Последуй, чадо, бывшим прежде тебя женам, Февронии и Евфроксии, и множеству других, что ради Христа пострадали, — и Господь Бог даст тебе силу и победу на врага нашего дьявола». И так сказав ей, отпустила ее в свою келью.

И, узнав <об этом>, спешно пошел отец ее в монастырь и, терзая горестно волосы на своей голове, стал с любовью целовать ее и говорить: «Горе мне, чадо мое! Зачем ты, чадо мое, так сотворила, принесла печаль моей душе? Зачем не явила прежде свои мне мысли? Горе мне, сладкое мое чадо, печаль моего сердца! О, горе мне, чадо мое милое! Как уберечься красе твоей от дьявольских козней? Подобает плакаться мне острупленной моей душою к Господу моему Богу, чтобы вошла ты в чертог его Царства».

И жалели все в дому его о ней. А преподобная Евфросиния этому всему не внимала, горестно плачущему своему отцу, но, как добрый воин, вооружившийся на врага своего дьявола, оставалась в монастыре, повинуясь игуменье и сестрам и преодолевала все молитвой, и постом, и ночными бдениями, и после этого еще больше укреплялась в подвиге, собирая добрые мысли в сердце своем, как пчела мед.

И, пробыв некоторое время в монастыре, испросила она потом у бывшего там епископа, по имени Илья, правившего престолом Святой Софии в Полоцке, чтобы разрешил ей пребывать там, в каменной церкви Святой Софии в голбце. И разрешил он ей пребывать <там>. И, придя туда, начала она еще большим подвигом постническим подвизаться, начала книги писать своими руками, и, беря <за это> плату, отдавала ее нуждающимся, оставаясь там некоторое время.