Том 15 (XVII век)

Александръ же поклонися ему и поеде, мнози убо по немъ плакахуся, понеже любляху его зело. Фларента же цысаревна велми плакася и рече Лодвику: „О милый мой Лодвикъ, Александръ, друг нашъ, отъедетъ, ты же имаши неутешно плакати, понеже втораго себе Александра не обрящеши такова, Алексанъдромъ убо меня достиглъ еси, и противъ твоихъ неприятелей Александръ за тебе главу свою складывалъ". И плакав Фларенъта много, объемъ Александра, и целова, и умилно глаголаше: „О любезный цвете очию моею, Александре, уже к тому надежды не имамъ очей твоих видети!" Сия и ина много изглагола в собе многими слезами, отпусти его, Лодвик же провожаше его седмь дний и много плакася о семъ. Александръ же рече ему: „О любезный ми друже, не плачися, понеже еду во Египетъ коруновати и кралевъство принять, а тобе буди со Фларентою Божья помощь, но едину ти рече исповемъ: по четырех летехъ сын краля шпаньского, имянемъ Сидонъ, увесть бо о моемъ отезде и тогда приедет служити к цысарю, и будет ему мил, и егда увесть, что ты Фларенте девъство растлилъ, тогда от него злою смертию умреши!"

Лодвик же рече: „Александре, надежа души моей, беда ми твое отеханье, имею у собя единъ драгий камень, его же мати моя дарова ми, молю тя, приими его на воспоминание любви, понеже вделанъ в злате перстьне, и возложи его на руку!"

И целоваста другъ друга, и розехастася — Александръ во Египетъ, Лодвикъ же к цысарю и ко Фларенте.

Потом же скоро услыша Сидон, сынъ краля шпанъского, иже Александръ отъехалъ от цысаря, и еде Сидонъ к цысарю служити, и проси у него службы. Цысарь же рече ему: „Милый ми сыну, бысть преже тобе у мене Александръ, иже ныне краль во Египте, азъ убо его зело любяхъ, стоя у стола моего, кроя хлебъ, ныне же ты буди въ его место". Повеле моршалку дати ему место Александрово и поставиша его с Лодвикомъ на едином дворе, иде же Александръ стояше. Лодвику же не хотевшу Сидона во дворъ пустити, и не возможе, Сидонъ же на Лодвика ненависть восприимъ, Лодвикъ же нача боятися Сидона, и не нача к цысаревне ходити, Сидон же доведался истинно, что цысаревна с Лодвикомъ девъство свое разруши.

И во едину же от дней цысарь стоя в полате своей и хваля доброту Александрову, Сидон же слышавъ и рече цысарю: „О господарю мой великий, не хвали его, понеже Александръ — твой изменникъ!" Цысарь же рече ему: „Повеждь ми, о Сидоне, кимъ обычаем?"

Сидонъ же речу ему: „Едину у себя имееши дщерь, ейже Лодвикъ по Александрову сведенью девъство растли, и хожаше к ней!"

Цысарь же, слышавъ сие, и разгневася вельми, аже вниде Лодъвикъ в полату к цысарю, цысарь же, призвав Лодвика, рече ему: „Что се, еже слышу от Сидона на тебя? Аще ли правда, то борзо от мене злою смертию умреши!"

Лодвик же рече ему: „Не вемъ, господарю мой великий, и не виненъ тому, еже Сидонъ тобе на меня лжетъ и клевещетъ!"

Сидон же рече Лодвику: „Аз на тя сказахъ господарю моему цысарю правду, а не лжу, за свою правду готовъ с тобою на срокъ битися!"

Лодвикъ же рече: „Азъ за то с тобою готовъ дратися, и за ложъ твою хощу главу стяти!"

Цысарь же учини имъ срокъ день битве, и разыдошася. Лодвик же шедъ к цысаревне и рече: „О милая цысаревна, уже бо аз ныне сын смерти! Еже Александръ рече, тако и сталось, Сидонъ оклеветалъ меня и тебя цысарю, отцу твоему, еже азъ тобе девъство растлихъ. Отецъ же твой зело разгневася и учини нам день — срокъ битве. Аз же с нимъ не могу битися, вемъ, что борзо убьетъ меня, убо онъ мужъ в збруе убранъ и мочен, кроме Александра инъ не можетъ таковъ быти моченъ". И нача плакати.

Цысаревна же рече ему: „Не плачи, учини се, еже азъ тобе советую, иди борзо к цысарю, отцу моему, и реки ему, иже от отца твоего к тебе листъ пришел, что отецъ твой лежитъ на смертной постеле, и проси ся, иже бы тя отпустилъ отца навестити, а день бы битве отсрочилъ. И егда цысарь тя отпустит, ты же борзо поеди ко кралю Александру и проси у него милости, дабы онъ в остатьней потребе тобе помогъ, приехав за тобя с Сидономъ ся билъ, вемъ убо, что оба вы сличны, опроче меня никто вас не познаетъ. Аще ли се сотвориши, можеши смерти уитти и честь свою взяти.

Лодвик же рече: „Добръ убо советъ твой, милая ми Фларента, но не вемъ, поедет ли Александръ, оставя кралевство".

Фларента же рече: „Вемъ, яко Александръ не отречется, имею надежу, что учинит".

Лодвик же, дряхлъ, шед к цысарю и падъ пред нимъ, просяся у него, иже бы его отпустилъ отца навестить, а день битве отсрочил. Цысарь же рече: „Отпущу тя, токмо приедеши ли к битве? Аще ли не приедеши, ведомо буди тобе, всяко главу свою погубиши и не возможеши гонзнути[963] меча моего!"

Лодвикъ же обещася и кляся много, ако да приспеетъ на уреченный срокъ, цысарь же отпусти его. Он же, вседъ на борзый конь, и еде во Египетъ спешно днемъ и нощию, достиже убо Египта, и поведаша о немъ Алексанъдру.