Том 15 (XVII век)

Трудоватый же рече: „Правду убо глаголеши, о цысарю, еже ми еси вдал перстень сий, аз убо Александръ". Цысарь же, слышав сия, едва проглагола и от жалости паде на землю, и издра на собе одеяние цесарское, и плакася зелно, и рече: „О милый Александре, опор и надежа души моей, и кимъ обычаемъ таково тебе случися?" Александръ же вся по ряду сказа ему, како возненавиде его кралева и чюжеложство сотвори, и как зельемъ его опои, и ста трудоват, и как с кралевства согнаша его. Цысарь же, слышавъ сие, востав облобыза его и рече ему: „Жаль ми тя, надежа души моей, уне бы умер за тя, неже бы могъ срама терпети! Пошлю же по наученныя лекари, иже бы тя уздравили, ты же, милый Александре, никому ся не объявляй, моея ради цысаревы, вемъ яко, аще тя увидитъ, не может жива быти". Вдастъ же ему полату особную и всякие потребы повеле ему готовити, розосла же по всемъ странамъ искати мудрых лекарей, иже бы вборзе приехали. И единого же месяца сьехашася 30 лекарей наученных. Цысарь же, видевъ их, обвеселися и рече: „О изящные лекари, имею убо у собя приятеля, пораженного трудомъ[970]

, можете ли его уздравити, и велику мзду от царствия моего приимите!" Они же реша: „О великий господарю, аже будет подобно что, и мы учинимъ". Егда же воду его осмотреша, и рекоша цысарю: „Невозможно намъ его есть уздравити".

Цысарь же, слышавъ сия, вельми смутися и повеле звати убогих и законников[971]

, иже бы ся о немъ молили, а самъ цысарь таково же уклонися на молитву и постився доволно просяще, иже бы Господь дал здравие королю Александру, Александръ по тому же моляся и постяся. Во едину же от нощей стоящу Александру на молитве, и се глас бысть с небеси, глаголя: „Аще ли цысарь Лод-викъ убъетъ своих пятеро сыновъ своима рукама и кровь их источитъ, и тою их кровью обмыетъ тебя, тогда будет плоть твоя чиста, яко отрочате млада[972]. Александръ же, услышав сия, и рече в себе: „Непотребно и негодно того слова никому объявити, кто есть таков, иже бы сына своего единого убилъ, а мене очистилъ от труда, нежели пяти сыновъ убити". И не поведа того никому. Цысарь же Лодвикъ бес престани, день и нощъ, плакася и моляся Богу о здравии Александрове. Во едину же от дней стоящу ему на молитве и молящуся со слезами, и се глас бысть с небеси, глаголя: „Что убо плачеши и молишися о Александре, весть убо Александръ самъ про себя, чемъ можетъ быти уздравленъ". Цысарь же слышавъ, и иде ко Александру, и рече ему: „О милый Александре, надежа души моей, что твориши, ведаеши своему уздравлению исцеление, а не поведаеши мне! Вемъ, яко ты от мене преже ничего не таил, ныне же что твориши, повеждь ми, от чего можеши здрав быти!"

Александръ же рече: „Не дивися, Лодвик, иже ти о уздравлении своемъ не сказахъ, понеже учинится тобе трудно и болезнено!" Цысарь же едва всяко некако приведе его на то, еже ему сказати, от чего быти ему уздравлену. Александръ же рече: „Слышах убо от Бога с небеси глас глаголющъ ми, иже бы ты пять сыновъ своих убил своими руками и мене тою кровью обмыл, и будет тело мое чисто, яко отрочате. Аз же не поведах ти сего ради, понеже невместно тобе сего сотворити, еже побити детей своих моего ради здравия". Цысарь же рече ему: „О милый Александре, что глаголеши и не имееши надежи, аще бы у меня и другая была пять сыновъ, аз бы всехъ твоего ради здравия своима рукама побил!" И нача искати подобна времяни, когда цысарева поидетъ во церковь.