Том 2. Стихотворения (маленькие поэмы)

Строки «А теперь он ходит в цилиндре // И лакированных башмаках» стали отправной точкой для двух примечательных откликов. Автором одного из них был И. Г. Эренбург: «Есенин, обращаясь к старикам родителям, не без хвастовства говорит, что он, прежде шлепавший босиком по лужам, теперь щеголяет в цилиндре и в лакированных башмаках. <...> Но, да позволено будет портретисту, пренебрегая живописностью костюма, цилиндром, “имажинизмом” и хроникой московских скандалов, заняться лицом поэта. Сразу <...> мы переходим <...> к быту трогательному и унылому, к хулиганству озорника на околице деревушки, к любви животной, простой, в простоте мудрой. Ах, как хорошо после Абиссинии и Версаля попасть прямо в Рязанскую!» (в его кн. «Портреты русских поэтов», Берлин, 1922, с. 83; вырезка — Тетр. ГЛМ).

Другим откликом явилась поэма Н. А. Клюева «Четвертый Рим» (Пб., 1922, отдельное издание), проникнутая неприятием есенинского «имажинизма». Стихи о «цилиндре» и «лаковых башмаках» не только стали эпиграфом клюевской поэмы, но и прошли по всему этому сочинению как своего рода рефрен: «Не хочу быть знаменитым поэтом...»; «Не хочу укрывать цилиндром // Лесного черта рога!»; «Не хочу быть лакированным поэтом // С обезьяньей славой на лбу!» (подробнее об этом см.: Субботин С. И. «“Слышу твою душу...”: Николай Клюев о Сергее Есенине». — В сб. «В мире Есенина». М., 1986, с. 519).

В отличие от Н. А. Клюева, воспринявшего «Исповедь хулигана» как «измену мужицкому корню» (определение Л. Д. Троцкого), последний отнесся к поэме Есенина прежде всего как к явлению литературы: «Озорство его, даже чисто литературное (“Исповедь”), не столь уж страшно» (Троцкий Л. «Литература и революция», М., 1923, с. 47–48). С этим тезисом перекликаются суждения И. Н. Розанова (журн. «Народный учитель», М., 1925, № 2, февраль, с. 114; подпись: Андрей Шипов) и И. М. Машбиц-Верова: «...по существу хулиганство Есенину чуждо. Основная стихия его творчества — нежная лирика

. Вот почему, вопреки сознательной тенденции поэта, его “хулиганские номера” — ходульны, неудачны, а особенно запоминаются, художественно-убедительны нежно лирические места; вот почему такими именно местами изобилует “Исповедь хулигана”» (журн. «Октябрь», 1925, № 2, февраль, с. 142–143; выделено автором). Еще раньше высказался в таком же духе А. Б. Кусиков: «Прислушайтесь только, как нежно, быть может с горчайшей усладой, обращается Есенин к старому, доброму, заезженному Пегасу...» (журн. «Вещь», Берлин, 1922, № 1/2, март-апрель, с. 10).

Спустя четыре года после создания «Исповедь хулигана» уже стала осознаваться как произведение непреходящего значения. Анонимный критик отмечал: «...“Исповедь хулигана”, <...>, последние “городские” стихи С. Есенина останутся в русской поэзии, займут в ней свое место, прозвучат в ней

своеобразной, неповторимой мелодией. <...> “городские” стихи укрепляют за С. Есениным право на звание одного из лучших лириков нашей эпохи. Очень грустно, быть может, что один из лучших поэтов наших обрел себя в гнилой атмосфере богемы <...>, но тем не менее это так» (журн. «Бюллетени литературы и жизни», М., 1924, № 4, с. 229; выделено автором). А годом позже В. А. Красильников утверждал, что «“Исповедью хулигана” звание “лучшего поэта России” стало обозначением его <Есенина> литературного положения. Такое обозначение имеет под собой некоторое основание. Из современных поэтов Есенина и Б. Пастернака можно считать мэтрами определенных школ, существующих, правда, неорганизованно» (ПиР, 1925, № 7, октябрь-ноябрь, с. 112).

Завершая свой очерк «Есенин», В. Ф. Ходасевич писал: «...любовь к родине... исповедовал он даже в облике хулигана: “Я люблю родину, Я очень люблю родину!” Горе его было в том, что он не сумел назвать ее: он воспевал и бревенчатую Русь, и мужицкую Руссию, и социалистическую Инонию, и азиатскую Рассею, пытался принять даже С. С. С. Р., — одно лишь верное имя не пришло ему на уста: Россия

. В том и было его главное заблуждение, не злая воля, а горькая ошибка. Тут и завязка, и развязка его трагедии» (журн. «Современные записки», Париж, 1926, <кн.> XXVII, с. 322; выделено автором).

Летом 1922 года, находясь за границей, Есенин начинает сотрудничество с поэтом Ф. Элленсом, который вскоре не только написал о нем статью «Великий современный русский поэт: Сергей Есенин» (журн. «Le Disque vert», Брюссель, 1922, № 4, август; частично сохранившаяся вырезка — Тетр. ГЛМ), но (совместно с М. Милославской) перевел на французский язык целый ряд есенинских произведений. Эти переводы составили сборник «Confession d’un Voyou» (Paris, 1922; 2-е изд., 1923), который открывался поэмой «Исповедь хулигана», давшей название книге в целом.