Том 2. Верую!

Их поразило, что и на экране Шукшин сумел найти выразительные средства, чтобы интересно и ярко показать человеческий характер. Когда много лет спустя мне случайно довелось увидеть этот дипломный фильм, я убедилась, что уже в первой своей работе Шукшин заявил себя как талантливый режиссер, хотя она была еще незрелой и во многом несовершенной...

Шукшин часто вспоминал село Сростки, в котором родился и где прошло его детство. Вспоминал, как мать рассказывала ему, что еще в старое время среди неграмотного, забитого нуждой люда встречались особенные, не похожие на других люди. Их считали юродивыми за их необычность называли «чудиками».

– На самом же деле – это интереснейшие люди, – говорил Шукшин. – Есть и на моей памяти такие чудики...

Он вспоминал, что в детстве и юности жил с ними бок о бок, наблюдал изо дня в день.

– Знаете, – сказал он однажды, – они ведь талантливые, эти странноватые люди. В душе у них живет стремление выйти из обыденности, обыкновенности. Сотворить что-то свое – особенное. На удивление и на радость людям. И в каждом из них глубоко сидит артист, художник, словом – творец.

Вот это творческое начало в них и привлекало Шукшина. Ему хотелось поглубже заглянуть в души этих «чудиков», выявить, сделать ощутимым их стремление к творчеству, которое жило в них помимо их воли и часто оставалось непонятым окружающими.

– У нас в деревне, – говорил Вася, – над такими людьми часто смеялись, считали их дурачками. Жалели их даже... Вот так...

Дороги были сердцу Шукшина эти странные люди. Он писал о них в своих рассказах, повестях, в романе «Любавины». И, наконец, написал сценарий, который так и назвал «Странные люди». Когда я смотрела этот фильм, меня поразило, с каким душевным тактом, теплотой и даже нежностью показал Вася этих людей, с их одаренностью, способностью к творчеству. Способностью, так удивительно преображающей человека, делающей его воистину прекрасным! Я высказала свое мнение о фильме. Но Вася не любил похвал. Казалось, он испытывал при этом даже неловкость. Он только засмеялся и махнул рукой...

Шукшин часто говорил мне, что любит наблюдать, как меняется жизнь, меняются жизненные процессы и в городе, и в деревне. При этом интересовала его не внешняя сторона дела, а внутренняя, духовная жизнь людей.

– Подсмотреть бы, – говорил он, – и узнать душу человека. Проследить за движением этой души! – потом, прищурившись, задумчиво: – И суметь бы сказать людям всю правду о них! Вот что надо-то!

Вася с нежностью и любовью относился к крестьянину, но если видел в нем отрицательные качества, был беспощаден к ним в своих рассказах.

В этой связи мне вспоминается спор, который возник у нас по поводу рассказа «Срезал», где Шукшин жестоко высмеял зазнайство и невежество деревенского мужика Глеба Капустина. Начитавшись книг без разбору (какие попадались под руку), Глеб считал себя высокообразованным человеком и любил «срезать» каждого приехавшего в деревню интеллигента. Конечно, большинство споривших считало, что в рассказе осмеяно невежество. Но некоторых не удовлетворяло, что молодой кандидат наук, с которым «сражается» Глеб, хотя и понимает всю абсурдность его разглагольствований, тем не менее возражает ему очень слабо, не считает нужным дать ему должный отпор. У Глеба Капустина находили даже некоторые привлекательные черты: смелость, напористость. Для разрешения спора позвали Васю. Он выслушал всех внимательно и серьезно. Потом молча прошелся по комнате, что-то обдумывая и слегка, как бы про себя посмеиваясь. Остановился на пороге и негромко, но очень внятно и твердо сказал:

– Глеб Капустин – невежда и демагог. Ему нет и не может быть оправданий. Никаких. Никогда. Это, собственно, я хотел сказать.

– Ну, что получили! Срезал вас автор! – закричал один из споривших.

– Да, если уж сам автор... – признали другие.

Но одна из присутствующих, женщина очень темпераментная, обладающая и даром речи, и недюжинными литературными способностями, не хотела сдаваться. В молодости она была знакома с Луначарским и теперь с горячностью воскликнула:

– Хотела бы я видеть вашего Капустина, если бы на месте кандидата Кости был Луначарский! Да он бы в две минуты показал всем окружающим, всей деревне, что это за птица такая – Глеб Капустин! Он бы из него мигом кочан капусты сделал!

Вася засмеялся.

– Так ведь то Луначарский! – сказал он. – А в рассказе – юнец зеленый...

Да, это был необыкновенный человек, с сердцем чистым, с великой любовью к жизни, к людям, ко всему, что на земле может быть прекрасным...”

Из воспоминаний Василия Гришаева, алтайского краеведа

“Об одном лишь, по великой своей скромности, умолчала в своих воспоминаниях Ольга Михайловна: как она прописала Шукшина. Уже в конце жизни, тяжело больная, она рассказала об этом Лебедеву Александру Павловичу – рабочему из города Воскресенска – одному из многочисленных шукшинистов.