Том 4. Стиховедение

Спрашивается, почему молодой Блок, на самом деле предпочитая мягкие финальные неточности в женских рифмах, выступил перед читателем только с резкими интервокальными неточностями, да еще сконцентрированными в двух отдельных стихотворениях, как у Брюсова? Естественный ответ: вероятно, пример Брюсова, который только что «потряс» Блока своим «Urbi et orbi» и создал у Блока представление, что только такие рифмы могут иметь художественный эффект и использоваться в стихах. А остальные? Посмотрим, какие женские рифмы с финальными неточностями из ранних стихов остались за бортом сборника 1905 года: светом—рассвета, светом — ответа, напрасно — прекрасным, безответном — приветно, напоминанье

м — призванья, необычны — непривычным, безбожно — ложным, осенний — тленья

(все эти стихи вошли потом в «Ante lucem»). Мы видим: это неточные рифмы из таких слов, которые бы в другом падеже могли дать вполне точную рифму: светом — рассветом, напрасно — прекрасно, осенний — тлений и т. д. По всей видимости, Блок опасался, что они будут восприняты как слабость, как свидетельство неумения повернуть нужное слово таким образом, чтобы оно легло в точную рифму, — и поэтому старался скрыть их от глаз читателя.

Столь осторожный в своем первом сборнике, постепенно Блок, глядя на рифмические эксперименты других поэтов, становился смелей и чем дальше, тем больше давал себе волю в использовании финальных неточностей. При этом заметим, что все слова, образующие поздние неточные рифмы, у него уже другие: Теодорих — море, шепчет — крепче, знакомый — омут, стужа — ужас, на рассвете — заметил. Это уже не однородные слова, при легком изменении превращающиеся в обычные точные рифмы, — это слова, которые ни в какой форме не рифмовались бы по традиционным правилам, это — действительное обогащение фонда русских рифм. Блок сделал даже один осторожный шаг дальше — дважды применил такое же чередование финального согласного с нулем звука не в женской, а в мужской рифме, где это звучало гораздо резче: твое — поет (в стихотворении «И я опять затих у ног…»), плечо — ни о че

м (в «Трех посланиях»).

И тут произошло неожиданное. Несмотря на то что за интервокально-неточной рифмой Брюсова стояла традиция и Державина, и народной рифмы, а за финально-неточной рифмой Блока — лишь подозрение в неумелости, именно усеченная рифма Блока имела быстрый успех у поэтов-современников. Может быть, тут сыграла роль другая давняя традиция классического стиха — дозволение усекать йот в конце женской рифмы (верно — безмерный, умрите — событий); теперь, как йот, стали усекаться и остальные согласные. Во всяком случае, блоковский тип рифмы подхватывают акмеисты, пользуясь ею еще чаще и свободнее, чем Блок: темень — племя, хуже — тужит, суше — игрушек, ключи — стучит (Гумилев), света — этот, учтивость — полулениво, пламя — память, лучи — приручить, губ — берегу (Ахматова). А затем за нее берется Маяковский: уже в «Облаке в штанах» рифм типа в Одессе — десять больше, чем всех иных типов неточной женской рифмы, а в «Войне и мире» рифм типа октября — обряд

больше, чем даже всех точных мужских рифм. Г. Адамович недаром иронизировал, что будущие лингвисты могут сделать вывод, будто в начале XX века конечные согласные в русском языке сделались непроизносимыми. Совместное влияние акмеистов и Маяковского определило дальнейшую судьбу нечаянного открытия Блока: когда около 1925 года экспериментальный период русской поэзии кончился, то из всех испытанных типов неточной женской и мужской рифмы удержался, почти канонизировался именно этот: глаза — назад, окно — блокнот, махорки — Теркин, гимнастерки — Теркин. Он господствует среди неточных женских рифм русской поэзии до самых 1950‐х годов. Лишь затем начинается новая, еще не завершенная перестройка русской рифмовки, и поэты младших поколений возвращаются к интервокальным неточностям брюсовско-державинско-народного типа: подло — поздно, базы — бабы (Евтушенко), экраны — украли, тщетно — Ташкенту (Вознесенский), новость — ноготь, баланду — балладу (Высоцкий), Терек — бретелек, пальцах — пальмах (Бродский).