Том 4. Стиховедение

Мы сделали прикидку такого рода на материале метрического репертуара названных трех поэтов — по количеству текстов (не строк!), т. е. обращений к каждому размеру (а не всей продукции каждого размера!) за каждый год. Блок обследовался по Полному собранию сочинений[315]; Брюсов — по Собранию сочинений

[316], прижизненным сборникам и посмертным публикациям; Белый — по однотомнику большой серии «Библиотеки поэта»[317]

, прижизненным сборникам и по рукописи «Зовов времен» в РГАЛИ. Было бы очень интересно привлечь еще и материал по Вяч. Иванову, но там не всюду можно установить точную хронологию до года.

Общие, массовые тенденции эволюции русского стиха в первой четверти XX века известны: это прежде всего — освоение неклассических, чисто-тонических размеров. Это значит: в 1890‐х годах примерно половина русских лирических стихов писалась ямбом, четверть — хореем, четверть — тремя трехсложными размерами, вместе взятыми; а к 1925 году доля ямба и доля хорея остается примерно той же, зато трехсложные размеры наполовину сокращаются, уступая свое место дольнику, акцентному стиху и прочим неклассическим формам. Посмотрим же, как это наступление неклассических размеров проявляется в творчестве трех поэтов. Оказывается — очень по-разному.

У Брюсова интерес к неклассическим новациям сосредоточен в раннем творчестве, до 1900 года, и в позднем, после 1919 года. В промежутке они отступают до минимума перед классической силлабо-тоникой, причем минимум неклассичности и максимум классичности приходится если не на самую революцию 1905 года, то, во всяком случае, рядом. У Блока наоборот: начинает он с минимума неклассических размеров, максимума его чисто-тонические новации достигают почти точно в годы первой русской революции (об этом «почти» будет сказано далее), затем вновь падают до прежнего минимума, а затем Блок вообще перестает писать стихи, и среди этого молчания — только одна вспышка, но знаменательная: это «Двенадцать», решительно неклассическое стиховое построение, представляющее собой прямой отклик на новую русскую революцию. Наконец, у Белого у одного эволюция неклассических размеров на первый взгляд точно соответствует общей тенденции эпохи: минимум в начале, затем от периода к периоду их все больше и в 1920‐х годах больше всего. Но и у него при ближайшем рассмотрении картина окажется более сложной и напряженной.

Что стихотворные формы в сознании поэтов и читателей семантизируются, это общеизвестно. Для Маяковского неклассические размеры твердо связывались со стихией революции, а то, что он презрительно называл хореями да ямбами, — со стихией контрреволюции. Блок писал в предисловии к «Возмездию», что ощущал ямб как музыкальный ритм эпохи, идущей к собственной катастрофе и рождению нового человека, а о строчках «Русского бреда» отмечал в дневнике (4 марта 1918): «У меня непроизвольно появляются хореи, значит, может быть, погибну». Как складываются такие синкретические фантазии — вопрос, имеющий очень большое культуроведческое значение, и исследования сдвигов в метрическом репертуаре могут сильно помочь разобраться в нем. Для Андрея Белого, который во всех своих тенденциях умел идти до самого предела и еще дальше, это дает интересную картину уже сейчас. Но сначала — о Брюсове и Блоке.

У Брюсова история стиховых исканий сравнительно проста и, самое главное, почти не связана с внешними событиями литературной и общественной истории. Его осознанное дело — обновить русский стих, и он это делает все более тонкими средствами. Сперва — метрическими, самыми простыми. В 1898–1899 годах он экспериментирует с неклассическими размерами, доля их — 22 % метрического репертуара, почти четверть. Около 1900 года, на половине работы над «Tertia vigilia», он переходит к более тонким средствам, ритмическим и синтаксическим: создает тот специфически брюсовский тип ораторского ямба, прежде всего 4-стопного, который на современников произвел неизгладимое впечатление, потомками безошибочно ощутим, а от детального научного анализа ускользает до сих пор. После этого неклассические размеры ему уже больше не нужны, доля их с 22 % падает к 1909 году до 2 %, а доля 4-стопного ямба — именно 4-стопного — с такой же неуклонностью нарастает. Около 1910–1912 годов наступает перелом: окостеневшая ритмико-синтаксическая интонация приедается, Брюсов сбавляет долю ямбов вообще и 4-стопных в частности и перемещает свое внимание сперва в область строфики и твердых форм, а потом, после 1919 года, — опять в область метрики, опять к неклассическим размерам, доля которых достигает уже 33 %. Таким образом, начало брюсовского углубления в классику — это 1900 год, заметно раньше первой революции, а конец — 1919 год, заметно позже последней революции. Сами революционные рубежи почти не сказались на движении его метрического репертуара. Единственно, чем он, пожалуй, откликнулся на события 1904–1907 годов, — это усилением хорея, который в эти годы даже немного теснит ямб: видимо, Брюсов ощущал этот метр более динамичным и более отвечающим переживаемому моменту.