Том 4. Стиховедение

Точность созвучия, требуемого для рифмы, определяется исторически меняющейся условностью (в силлабической рифме сперва считались достаточными 1-сложные рифмы, потом стали необходимыми 2-сложные). Господствует установка «рифма не для глаза, а для уха», однако в ряде случаев она нарушается (обычно рифмой продолжают считаться слова, образовывавшие созвучия в прошлом, как английское love — move, русское ея — семья). Русская рифма XVIII века требовала тождества всех звуков и, по возможности, всех букв (точная рифма; однако быть — бить, род — бьет тоже считались точными рифмами); но еще в конце XVIII века дозволяется рифма йотированная (силы — милый; к ней близка рифма «с внутренним йотом», типа я — меня); с 1830–1850‐х — рифма приблизительная, с несовпадающими заударными гласными (много — богу

); в ХХ веке — рифма неточная, с несовпадением согласных. Среди последних выделяются усеченная (пламя — память, плечо — о чем), замещенная (ветер — вечер) и неравносложная (неведомо — следом); иногда выделяют также переставную (ветка — некто) рифму. В некоторых поэтических культурах условности такого рода канонизованы (в ирландской поэзии все смычные или все сонорные звуки считались рифмующими между собой). В пределе неточная рифма сводится или к ассонансу (тождественным остается только ударный гласный звук, рука — комар — на таких ассонансах строилась старофранцузская и староиспанская поэзия), или к диссонансу (тождественны остаются согласные, меняется ударный гласный, стан — стон

— такие диссонансы употребительны в современной англо-американской поэзии).

По наличию предударных опорных звуков выделяются рифмы богатые (ограда — винограда): они ценятся во французской традиции и считаются комическими в английской и немецкой традициях; в русской поэзии они ценились у Сумарокова и его школы, вышли из употребления к началу XIX века и вновь стали модными в начале ХХ века («левые рифмы»), как бы компенсируя расшатывание точности послеударного созвучия. Если в порядке стихового фокуса вереница опорных звуков протягивается до начала строки, то этот прием называется панторифмой («все-рифмой»). По лексическим и грамматическим признакам выделяются рифмы однородные (глагол с глаголом, прилагательное с прилагательным и проч., считающиеся «легкими») и разнородные, омонимические («Защитник вольности и прав / В сем случае совсем неправ»), тавтологические («Цветок», 1821, Е. А. Баратынского — обычно с расчетом на выявление тонких семантических расхождений между повторениями одного и того же слова), составные (где вы — девы).

По положению в строке рифмы в европейской поэзии канонизированы в конце стиха; если конец стиха рифмует с концом полустишия, такая рифма называется внутренней. Теоретически возможны начальные рифмы («Как дельфин тропических морей, / Тишь глубин я знаю, но люблю…» — В. Я. Брюсов), серединные рифмы и различные переплетения внутренних рифм, но они требуют времени на то, чтобы у читателя создалось непривычное рифмическое ожидание. Если таковое не создастся, созвучия будут ощущаться не как рифма, а как беспорядочный фонетический орнамент стиха.

По положению рифмических цепей в строфе различаются рифмы смежные (aabb), перекрестные (abab

), охватные (abba), смешанные (в том числе тернарные, aabccb), двойные, тройные и проч.; повторяясь, это расположение рифм служит важнейшим элементом строфики — как замкнутой (в приведенных примерах), так и цепной. В стихе рифма выполняет троякую функцию: 1) стихообразующую — как средство разделения и группировки стихов (подчеркивание стихораздела, соотнесенность рифмующих строк); 2) фоническую — как опорная позиция для звукописи целого стиха («распыленная рифма»: «да что я, лучше, что ли… из кожи вон, из штолен» у В. Маяковского) — или, наоборот, в стихах, насыщенных аллитерациями, где они имеют тенденцию сосредоточиваться в начале строки, а конец строки предоставлять рифме (Брюсов); 3) семантическую — как средство создания «рифмического ожидания» появления тех или иных слов, с последующим подтверждением или нарушением этого ожидания («Читатель ждет уж рифмы розы…» — отсюда важность уместного использования рифм банальных, таких как радость — младость — сладость

и т. п., и оригинальных, экзотических). Во всех этих функциях рифма подчинена общему стилистическому целому стиха и в зависимости от соответствия этому целому ощущается как «хорошая» или «плохая».

ЛИТЕРАТУРА. Жирмунский В. М. Рифма, ее история и теория // Жирмунский В. М. Теория стиха. Л., 1975; Самойлов Д. С. Книга о русской рифме. 2‐е изд. М., 1982; Гаспаров M. Л. Очерк истории русского стиха. М., 1984; Он же. Очерк истории европейского стиха. М., 1989; Он же. Эволюция русской рифмы // Гаспаров M. Л. Избранные труды. М., 1997. Т. 3.

Фоника