Том 4. Стиховедение

Пустынный остров. Где — не знаюМеня забросил океан.Тогда бесился ураган.Тогда кругом висел туман.Нигде ни проблеску, ни краю.Погибли все на корабле.И я один висел во мгле.Висел — на чем и как — не знаю.Со мною дрался океан,И в уши бил мне ураган.

В мозгу забвенье, боль, туман.Кругом ни проблеску, ни краю.Порой фонарь на корабле,Один фонарь мигал во мгле.И утонул корабль. И знаю:Не даст другого океан.Живу. То тишь, то ураган.Живу. То Солнце, то туман.Живу. Не рвусь к родному краю.Я на скалистом кораблеЖиву — пою в жемчужной мгле…

Это стихотворение напоминает о самом удачном способе использования тавтологических рифм в европейской поэзии — о твердой форме под названием «секстина». Это шесть строф по шести строк, кончающихся на одни и те же слова, которые возвращаются в каждой строфе в новом (в отличие от стихотворения Рукавишникова), но строго определенном и поэтому тоже предугадываемом порядке. О секстине у нас будет речь в другом месте[378], а здесь упомянем о другом, не менее любопытном, но реже вспоминаемом случае. Вообразим себе, что каждая строфа произведения Рукавишникова — отдельное стихотворение. В каждом из этих стихотворений все рифмующиеся слова разные, тавтологических рифм нет. Но в целом цикле этих стихотворений пронизывающие его рифмы окажутся тавтологическими: между всеми первыми строками, между всеми вторыми и т. д. Иными словами, одна и та же рифма не тавтологична как элемент стихотворения и тавтологична как элемент цикла. Такие циклы в поэзии не редкость: это — все те стихи на заданные рифмы, которые одновременно пишутся несколькими людьми и называются «буриме» (что значит «рифмованные кончики»). Сейчас это забава, но в эпоху салонной поэзии XVII века ими увлекались всерьез, и весь маньеристический Париж участвовал в споре, который из двух модных поэтов лучше написал свой сонет на общие рифмы, Бенсерад или Вуатюр? Отголосок этой моды докатился и до нас: в 1761 году в журнале «Полезное увеселение» были напечатаны «Два сонета, сочиненные на рифмы, набранные наперед» (одним из авторов был знакомый нам А. Ржевский), а в 1790 году даже в дальнем Тобольске печатались восьмистишия на одинаковые рифмы, в которых полемизировали забытые стихотворцы Н. Смирнов и И. Бахтин. (Часть в первом стихотворении значит участь, а ничтожество — небытие, в котором человек находится до рождения; блажить здесь значит благословлять.)

Стихи на жизнь:Увы! которые рождаетесь на свет!Мой взор на вашу часть с жалением взирает;И самой смерти злей собранье здешних бед,В сей жизни человек всечасно умирает.Из недр ничтожества когда б я мог то знать

И если бы Творец мне дал такую волю,Чтоб сам я мог своей судьбою управлять, —Не принял жизни б я и презрил смертных долю.Возражение:Я вижу, что тебе несносен этот свет, —Но мудрый иначе на жизнь сию взирает.Утехи видя там, где видишь ты тьму бед,Спокойно он живет, спокойно умирает.Ты прежде бытия хотел бы много знатьИ выбрать часть себе — иметь желал бы волю;На что?.. здесь волею умей ты управлять,

И будешь ты блажить стократно смертных долю.Ответ:Не много мудрецов рождается на свет;Не всякий и мудрец без горести взираетНа бренну нашу жизнь, цепь вечных зол и бед;Но в том уверен я, что мудрый умираетБез страха и забот и не желает знать,Правдиво то иль нет, что он имеет волюСвоею волею в сей жизни управлять;И мысля так, не счтет блаженством смертных долю.