Том 4. Стиховедение

На брегах текущих рекПастушок мне тако рек:«Не видал прелестнее твоего я стану,Глаз твоих, лица и век.Знай, доколь продлится век,Верно я, мой свет, тебя, верь, любити стану».Вздохи взор его мой зрел,Разум был еще незрел,Согласилась мысль моя с лестной мыслью с тою.Я сказала: «Будешь мой,Ты лица в слезах не мой,

Только будь лишь верен мне, коль того я стою».Страсть на лесть днесь променя,И не мыслит про меня.О неверный! ныне стал пленен ты иною.Мне сказал: «Поди ты прочьИ себе другого прочь» —Как несносно стражду днесь, рвуся я и ною!

Между высокой и шуточной поэзией омонимическая рифма быстро сделала выбор в пользу последней. У Пушкина мы находим такие рифмы несколько раз, и всегда с намеком, пусть самым легким, на шутливую интонацию. В «Евгении Онегине», о Руссо:

Защитник вольности и правВ сем случае совсем неправ.

В «Графе Нулине»:

А что же делает супругаОдна, в отсутствие супруга?

В «Сказке о царе Салтане» — о купцах, торговых гостях:

Вот на берег вышли гости,Царь Салтан зовет их в гости…

В «Сказке о попе…» Балда обещается служить

…В год за три щелка тебе по лбу,Есть же мне давай вареную полбу.

В «Женихе» девица —

Сидит, молчит, не ест, не пьетИ током слезы точит,

А старший брат свой нож берет,Присвистывая, точит…

В «Утопленнике»:

Вы, щенки! за мной ступайте!Будет вам по калачу,Да смотрите ж, не болтайте,А не то поколочу.

Два последние примера особенно любопытны. В «Утопленнике» описывается довольно страшное происшествие — а баллада тем не менее получается совсем не страшная, а скорее ироническая. Главным образом это достигается, конечно, за счет подбора подробностей: как представлен самый страшный момент — появление покойника? «Видит: голый перед ним…» и т. д.; после этого уже и «раки черные впились» звучит не так страшно. Но отчасти это достигается и за счет размера — такой 4-стопный хорей обычно ощущается как веселый и бодрый, а почему — об этом можно поговорить в другой раз. А отчасти и за счет простоватого стиля, и за счет «несерьезных» рифм: кроме по калачу — поколочу здесь играют роль и э-вот — мокрый невод, и окно захлопнул — чтоб ты лопнул. Читатели так и воспринимали эту балладу: не всерьез. Горький в воспоминаниях где-то пишет, как под мотив «Р-раки черные впились» приказчики с горничными весело отплясывали польку.

Некоторое время в собрании сочинений Пушкина печатались несколько двустиший с каламбурными рифмами совершенно непристойного свойства; самое невинное из них было: «Дева, ног не топырь —

Залетит нетопырь!» (обе рифмы приходилось заменять точками). Потом выяснилось, что текст их, считавшийся автографом Пушкина, был на самом деле автографом его брата Льва Сергеевича, у которого был похожий почерк, и из собрания сочинений они исчезли.

Юмористическая поэзия, охотно приняв омонимические рифмы, ценила их, однако, более не в чистом виде (слово на слово, как точит — точит), а в составном виде (слово на сочетание слов, как по калачу — поколочу): подобные каламбуры выходили смешней. Именно в таком мелкорубленом виде появляются они у классиков юмористики: С. А. Соболевского (приятель Л. С. Пушкина и его брата), Ф. А. Кони и «короля рифмы» Д. Д. Минаева. У Минаева целые разделы в его сборниках назывались «Рифмы и каламбуры» и заполнялись разрозненными четверостишиями — натянутыми шутками на составные рифмы.

Мог тогда б понтироватьЯ в азарте смелом —А теперь изволь метатьБез наличных — с мелом.Уж угодно небесам,Хоть грызи тут ногти, —Попадешься не бесам,Кредиторам в когти…(Ф. Кони, куплеты игрока из водевиля «Петербургские квартиры», 1840)