Читаем Том 6. Обрыв. Части 3-5 полностью

Справедливо критикует Щедрин попытку Гончарова доказать в романе, что будто «стремление к познанию сил и свойств природы, стремление ввести в жизнь элемент сознательности» чуть не погубили Веру и что спасло ее только «прочное, живое и верное, заключающееся в старой жизни». Ни бабушка, ни Ватутин, ни Райский, которые в романе противопоставлены Волохову как спасители Веры, конечно, замечает Щедрин, не годились для этой роли, так как нет в жизни «ничего более мертвенного, более неверного, нежели их жизнь» (Н. Щедрин, Полн. собр. соч., т. VIII, М. 1937).

Свою статью Щедрин заключал справедливым упреком Гончарову в том, что тот не понял суть и смысл передовых стремлений молодого поколения, современности.

Гончаров очень болезненно переживал критику романа «Обрыв». «Сколько я слышу, – писал он в одном из своих писем к М. М. Стасюлевичу, – нападают на меня за Волохова, что он – клевета на молодое поколение, что такого лица нет, что оно сочиненное. Тогда за что же так сердиться? Сказать бы, что это выдуманная, фальшивая личность, и обратиться к другим лицам романа и решить – верны ли они, и сделать анализ им, что и сделал бы Белинский. Нет, они выходят из себя за Волохова, как будто все дело в романе в нем!» Несмотря на всю полемичность этого высказывания Гончарова, его желание услышать всестороннюю оценку романа резонно и понятно.

В 1870 году Гончаровым была написана вступительная статья к отдельному изданию «Обрыва», которая не была, однако, им опубликована. Ряд положений из этой статьи, а также из статьи «Намерения, задачи и идеи романа „Обрыв“» (1875), не предназначавшейся для печати, вошел в его известную работу «Лучше поздно, чем никогда» (см. т. 8 наст. изд.).

Предубежденное отношение Гончарова к революционно-демократическому движению 60-х годов, оценка ряда явлений русской общественной жизни того времени с ограниченных и порою консервативных позиций – все это повредило, конечно, «Обрыву». Именно эта ограниченность общественных воззрений художника и была причиной всех тех отступлений от реализма, которые Гончаров допустил в своем последнем романе. Но эти недостатки не могут от нас заслонить больших и важных достоинств «Обрыва». В «Обрыве» Гончаров в основном остался верен себе как истинный художник-реалист.

Созданные им образы и картины свидетельствуют о критическом взгляде художника на действительность, о стремлении подчинить свое творчество «интересам жизни». Как ни мал и узок сам по себе мир «бытия» дворянско-поместной усадьбы Малиновки, в нем, этом мирке, широко и во многом объективно отображен ряд существенных черт и тенденций русского общественного развития. В самых обычных фактах и явлениях быта и нравов, в переживаниях своих героев Гончаров умел находить глубокие конфликты и противоречия, драматизм жизни. «Думал ли я, – говорит в романе Райский, – что в этом углу вдруг попаду на такие драмы, на такие личности? Как громадна и страшна простая жизнь в наготе ее правды…»

Как художник Гончаров достигал высокой и вдохновенной поэтичности в своих изображениях. Образ подлинной героини романа Веры воплощает в себе благородную и нравственную красоту, силу души русской женщины. Исполнен естественности, теплоты, безыскусственной жажды жизни и счастья образ Марфеньки, облик которой, по словам романиста, дышит «поэзией чистой, свежей, природной». Много жизненной правды запечатлено в образе бабушки, переживаниях учителя Козлова.

Писатель считал, что литература должна изображать всю правду, избегать односторонности: «Изображать одно хорошее, светлое, отрадное в человеческой природе – значит скрадывать правду, то есть изображать неполно и поэтому неверно… Света без теней изобразить нельзя…» Поэтому искусство, по мнению Гончарова, должно «осветить все глубины жизни, обнажить ее скрытые основы и весь механизм…» («Намерения, задачи и идеи романа „Обрыв“»).

«Роман как картина жизни» – этот плодотворный эстетический принцип был положен и в основу творческой работы над «Обрывом». В своих трех романах Гончаров видел как бы один большой роман – своеобразную трилогию, одно зеркало, где «отразились три эпохи старой жизни» (из «Предисловия» к «Обрыву»). В своих статьях автокритического характера Гончаров настойчиво говорил: «Вижу не три романа, а один. Все они связаны одной общей нитью, одною последовательною идеею – перехода от одной эпохи русской жизни, которую я переживал, к другой…» («Лучше поздно, чем никогда»). Сам Гончаров указывал на тот факт, что в рамки его романов «укладывались продолжительные периоды». В своем творчестве он исходил из показа реальной жизни, хотя и определенным образом ограничивал себя – рисовал в основном «старую русскую жизнь», дореформенную ее пору.

Сличение рукописного и печатного текстов романа позволяет видеть, какую громадную работу Гончаров как художник проделал по совершенствованию образов, картин, языка, композиции и архитектоники романа. В «Обрыв» Гончаров вложил поистине громадные жизненные силы и труд. «Это дитя моего сердца», – писал он А. Фету в 1869 году.


Перейти на страницу:

Все книги серии Собрание сочинений в восьми томах

Похожие книги

В круге первом
В круге первом

Во втором томе 30-томного Собрания сочинений печатается роман «В круге первом». В «Божественной комедии» Данте поместил в «круг первый», самый легкий круг Ада, античных мудрецов. У Солженицына заключенные инженеры и ученые свезены из разных лагерей в спецтюрьму – научно-исследовательский институт, прозванный «шарашкой», где разрабатывают секретную телефонию, государственный заказ. Плотное действие романа умещается всего в три декабрьских дня 1949 года и разворачивается, помимо «шарашки», в кабинете министра Госбезопасности, в студенческом общежитии, на даче Сталина, и на просторах Подмосковья, и на «приеме» в доме сталинского вельможи, и в арестных боксах Лубянки. Динамичный сюжет развивается вокруг поиска дипломата, выдавшего государственную тайну. Переплетение ярких характеров, недюжинных умов, любовная тяга к вольным сотрудницам института, споры и раздумья о судьбах России, о нравственной позиции и личном участии каждого в истории страны.А.И.Солженицын задумал роман в 1948–1949 гг., будучи заключенным в спецтюрьме в Марфино под Москвой. Начал писать в 1955-м, последнюю редакцию сделал в 1968-м, посвятил «друзьям по шарашке».

Александр Исаевич Солженицын

Проза / Историческая проза / Классическая проза / Русская классическая проза
Савва Морозов
Савва Морозов

Имя Саввы Тимофеевича Морозова — символ загадочности русской души. Что может быть непонятнее для иностранца, чем расчетливый коммерсант, оказывающий бескорыстную помощь частному театру? Или богатейший капиталист, который поддерживает революционное движение, тем самым подписывая себе и своему сословию смертный приговор, срок исполнения которого заранее не известен? Самый загадочный эпизод в биографии Морозова — его безвременная кончина в возрасте 43 лет — еще долго будет привлекать внимание любителей исторических тайн. Сегодня фигура известнейшего купца-мецената окружена непроницаемым ореолом таинственности. Этот ореол искажает реальный образ Саввы Морозова. Историк А. И. Федорец вдумчиво анализирует общественно-политические и эстетические взгляды Саввы Морозова, пытается понять мотивы его деятельности, причины и следствия отдельных поступков. А в конечном итоге — найти тончайшую грань между реальностью и вымыслом. Книга «Савва Морозов» — это портрет купца на фоне эпохи. Портрет, максимально очищенный от случайных и намеренных искажений. А значит — отражающий реальный облик одного из наиболее известных русских коммерсантов.

Анна Ильинична Федорец , Максим Горький

Биографии и Мемуары / История / Русская классическая проза / Образование и наука / Документальное
Бывшие люди
Бывшие люди

Книга историка и переводчика Дугласа Смита сравнима с легендарными историческими эпопеями – как по масштабу описываемых событий, так и по точности деталей и по душераздирающей драме человеческих судеб. Автору удалось в небольшой по объему книге дать развернутую картину трагедии русской аристократии после крушения империи – фактического уничтожения целого класса в результате советского террора. Значение описываемых в книге событий выходит далеко за пределы семейной истории знаменитых аристократических фамилий. Это часть страшной истории ХХ века – отношений государства и человека, когда огромные группы людей, объединенных общим происхождением, национальностью или убеждениями, объявлялись чуждыми элементами, ненужными и недостойными существования. «Бывшие люди» – бестселлер, вышедший на многих языках и теперь пришедший к русскоязычному читателю.

Дуглас Смит , Максим Горький

Публицистика / Русская классическая проза