Купцы: тоже густой слой – эти полезнее чиновников, но те только полезнее, которые близко соседят с рабочей силой. А вот эти наши мануфактуристы да посредники с иностранной торговлей – тоже, как чиновники, в минуту трезвого раздумья, могли бы спросить себя: „Зачем они на белом свете, что делают! зачем их целый легион толчется у прилавка, играет в шашки, пьет в харчевне чай и куда он тратит живую человеческую силу, смысл и волю и как называется тот паралич, который сковывает и то и другое?“
<Чтобы замаскировать отсутствие дела, придумали и пословицу: „Дела не делай, а от дела не бегай“.>
А там, а там? а эти, а те… а я? а мне подобные? Какие легионы могли бы сформироваться из нас для дела, если б было у нас… дело?
Родивши нас – к чему готовили, каждого – меня, например? Ко всему! Марк недавно верно обозначил это: на все способны: в воины готовили, и в администраторы, и в землевладельца – по трем зайцам! А что вышло: будучи воином, я ни одного дня не чувствовал себя на своем месте, ни разу не понадобился на какую-нибудь практическую услугу, на дело: ученье, разводы, парад, караул – все только мираж дела!
Вспомнив про свою администрацию, он усмехнулся только. Художником быть – это не считалось делом, к этому не готовили.
А дела нет – один мираж дела!»
Особенно существенно в этом рассуждении Райского положение о том, что подневольный, крепостной труд подавляет в человеке его духовные силы, его творческие стремления. За исключением наивного суждения о том, что и бабушка «не свободна», что «она тот же оброчный мужик» и т. п., этот монолог написан Гончаровым в ряде моментов с той остротой критики и осуждения крепостничества, которая присуща была передовой литературе 40-50-х годов.
В образе Райского Гончаров несомненно сумел очень чутко и верно показать эволюцию так называемых «лишних людей» в послереформенную пору жизни, их духовное и идейное измельчание по сравнению с «лишними людьми», дворянскими интеллигентами типа Печорина, Бельтова, Рудина, выступавшими с прогрессивной для своего времени критикой существовавших тогда общественных условий. Добролюбов в статье «Что такое обломовщина?», подчеркивая историческую обусловленность и реальность этих образов, указывал, что в обстановке, когда появилась возможность борьбы за интересы народа и когда от слов надо было переходить к делу, так называемые «лишние люди» остались в стороне от общественной борьбы и кончали обломовщиной. В «Обрыве» Гончаров как бы шел вслед за Добролюбовым и с исчерпывающей полнотой показал родство «лишнего человека» Райского с Обломовым, показал, что и Райского «тянет назад» и губит «та же обломовщина».
Следы позднейшей переработки и изменений несет на себе и образ бабушки. Идеализируя в известной мере некоторые стороны патриархально-поместной жизни, Гончаров идеализировал также и бабушку, ее «мудрость и силу». Вся Малиновка, ее «царство», «благоденствует ею». В драме, которая разыгрывается в «Обрыве», побеждает в конце концов бабушкина «правда», патриархальная мораль.
Образ Тушина введен был в «Обрыв» одновременно с образом Волохова. Сам Гончаров признавался, что Тушин – это лицо целиком вымышленное и притом мало удавшееся ему. «Нарисовав фигуру Тушина, – писал он в статье „Лучше поздно, чем никогда“, – насколько я мог наблюсти новых серьезных людей, я сознаюсь, что я не докончил, как художник, этот образ – и остальное (именно в XVIII главе II тома) договорил о нем в намеках, как о представителе настоящей новой силы и нового дела уже обновленной тогда (в 1867 и 1868 гг., когда дописывались последние главы) России».
Указывая, что в Тушине он имел в виду и намекнул «на идею, на будущий характер новых людей» и что «все Тушины сослужат службу России, разработав, довершив и упрочив ее преобразование и обновление», Гончаров тем самым, в силу ограниченности своих взглядов, идеализировал этого буржуазного дельца, его роль в общественной жизни.
Таковы основные изменения и переделки, которые были произведены Гончаровым в «Обрыве» в 60-х годах.
Сознавая, что роман может вызвать в связи с образом Волохова неблагоприятную критику, Гончаров счел необходимым обратиться к читателям журнала с особым предуведомлением, в котором указывал, что его роман в основном отображает старую, дореформенную жизнь и было бы неверно искать в нем полного отражения современности. Однако вместе с тем Гончаров подчеркивал, что он не мог в 60-х годах вовсе уклониться от ее изображения, что ему многое пришлось изменить и дописать заново, что и определило «разницу в пере».
Редактор «Вестника Европы» М. М. Стасюлевич в предисловии к первому отдельному изданию романа «Обрыв» (1870) также обращал внимание на то, что «полный ход и действие главных лиц романа, как известно, совершается в начале пятидесятых годов… Автор уясняет нам в том времени не столько источники новой жизни, сколько указывает результаты предшествующего периода. Предвестников нашей эпохи мы не видим потому в этом романе, но их нельзя было видеть в ту пору и в самой тогдашней жизни».