Том 6 (XIV - середина XV века, литература времени национального подъема)

Социальный характер восстания 1418 г. особенно ясно подчеркнут в Софийской первой летописи: «...сташа чернь с одной стороны, а с другую — бояре»; вместе с тем восстание это отражало и традиционный для Новгорода антагонизм между Торговой (где собиралось вече) и Софийской сторонами. Ср.: Бернадский В. Н. Новгород и Новгородская земля в XV в. М.—Л., 1961, с. 178—180, 190—199; Черепнин Л. В. Образование Русского централизованного государства в XIV—XV веках. М., 1960, с. 737—739; Янин В. Л. Новгородские посадники. М., 1962, с. 251—257.

Рассказ ο восстании 1418 г. публикуется по Комиссионному списку Новгородской первой летописи младшего извода — ФИРИ, ф. 11 (собр. Археографической комиссии), № 240, лл. 249—250 об. с исправлениями по Академическому списку той же летописи — БРАН, 17. 8. 36.

ПОВЕСТЬ ОБ ОСЛЕПЛЕНИИ ВАСИЛИЯ II

Подготовка текста, перевод и комментарии Я. С. Лурье

ОРИГИНАЛ

6954. <...> О ВЕЛИКОГО КНЯЗЯ ИЗЫМАНЬИ,[955] КАКО ПОИМАН БЫСТЬ КНЯЗЕМЪ ИВАНОМ ОНДРЕЕВИЧЕМ[956]

У ТРОИЦИ В СЕРГЕЕВЕ МОНАСТЫРЕ. Князю же Дмитрею Шемяке[957] вложи дьавол в мысль хотети великого княжениа, и начат посылати ко князю Ивану Можайскому с темъ, что, рекши, царь на том отпустил великого князя, а он ко царю целовал, что «царю седети на Москве и на всех градех русских, и на наших отчинахъ, а самъ хочеть сести на Тфери».[958] И тако по дьяволю научению обсылающеся и здумавше съ своими советники злыми, иже тогда быша у них, — Костянтинъновичь и прочии бояре их,[959] не хотящеи добра своим государемъ и всему христьяньству. И посылають съ предречеными речми к великому князю Борису Тферьскому.[960] Он же слышевъ то и убояся, и бысть единомысленик с ними. Мнози же от москвичь в думе с ними бяху, бояре же и гости, беша же и от чернцев в той думе с ними. И тако начаша князи и съ своими советники безвестно вооружатись и искати подобна времени, како бы изгонити великого князя. Усмотривше же си таковъ получай подобенъ ихъ злому совету.

Въсхотевъшю великому князю ити поклонитись живоначальной Троици и мощемъ Сергия чюдотворца, пошедшу же ему и с своими благородными чады, со княземъ Иваном и княземъ Юрьемъ,[961] и с малыми зело людьми, ничто же иного чая, но токмо накормити тамо сущую братью великиа тоя лавры, а ко княземъ Дмитрею Шемяке и Ивану Можайскому вести по вся дни посылаеми бяху с Москвы от изменниковъ. А они совокупившесь, стояху в Лузе,[962] готови суще, яко пси на лов или яко диви зверье, хотяще насытитися крове человечя.

Бывши же к нимъ вести той, что князь велики изыде изъ града, они же часа того поидоша изгоном к Москве. И приидоша февраля месяца, в суботу, в 9 час нощи, противу недели, иже о блуднемъ,[963] и взяша град, не бяше бо противящагося имъ, и никому видящу сего, токмо единомыслеником ихъ, иже и град отвориша имъ, они же въшедше въ град, великих княгинь изнимаша, Софею и Марью,[964] и казну великого князя и матери его разграбиша, а бояръ, сущих ту, изнимавше и пограбиша, иных многих, и горожан.

И тоя жа паки нощи отпускаеть князь Дмитрей князя Ивана Можайского на великого князя Василья к Троици изгоном съ многими людми своими и сь его.

В самую же литургию пригонил к великому князю в неделю о блуднемъ, Бунком зовуть, поведая ему, што идуть на него князь Дмитрей Шемяка да князь Иванъ Можайской ратью. И не ятъ ему веры, понеже бо тотъ Бунко за мала того преже отъехал къ князю Дмитрею, и рече: «Си смущають нас. А яз съ своею братьею въ крестномъ целованьи. То какъ можеть быти такъ?»

И повеле того из монастыря збити и назад воротити его. И яко бывшу тому на Вори,[965] яша его ратни сторожи и биша его. А князь великий, хотя и не имя ему веры, а единако посла сторожи к Радонежу.[966] Они же, пришедше, сташа на горе над Радонежомъ стеречи, и познаша ихъ ратных сторожи издалеча, а си тех ратных не усмотриша, не имяху веры тем вестем. А те сторожа сказаша князю Ивану, что есть сторожи за Радонежемъ на горе. Он же повеле сани многы изрядити, какъ возы с рогозинами, а ини с полъстьми, а в нихъ по два человека в доспесе, а третий после идеть, какъ бы за возом. И какъ уже преднии минуша ихъ, и тако выскакаше вси изъс саней, изнимаше ихъ, а убежати имъ никако бяше, понеже убо тогда снег был девяти пядей.[967]

И тогда въскоре поидоша к манастырю. И какъ явишася, скачюще на конех з горы тоя, к селу Климентиевьскому,[968] яко же на ловъ сладок.

И яко увидевъ ихъ князь велики, потече на конюшной дворець, и не бе ему коня уготована, самъ се яко ложь вмени, надеяся на крестное целование, и не повеле ничего уготовити. А люди вси въ уныньи быша, въ торопе велице, яко изумлени. Ведевъ князь великий, яко несть ему никакия помощи, скоро поиде на монастырь къ церкви святыя Троица каменыя. Пономарь же, именем Никифоръ инок, притек и отомче церковь. Князь же велик вниде въ церковь, и онъ замкнувъ его, отшед, схоронися.