Том 6 (XIV - середина XV века, литература времени национального подъема)

А они, убийци, яко сверепии волци, взгониша на монастырь на конех, преж всех Микита Костянтинович, и на лествицу на коне къ преднимъ дверемъ церковным. Пошедшу ему с коня, и заразися о камень, иже предверми церковными възделан на примосте. И притекше прочии, воздняша его, он же едва отдохну, и бысть яко пиянъ, а лица его, яко мерьтвецю бе. Потом же и самъ князь Иванъ возъгони на монастырь, и все воиньство ихъ. И начат вопрошати князь Иванъ: «Где есть князь велики?»

Князь же велики внутрь церкви услыша князя Ивана глаголюща и воспи велми, гляголя: «Брате, помилуйте мя, не лишите мя зрити образа Божиа[969] и Пречистыя матери его, и всех святыхъ его! А не изиду из монастыря сего и власи главы своея урежу зде».

И шед къ дверемъ южным, отпре их самъ и взятъ икону, иже на гробе святого Сергия — Явление святыя Богородица съ двема апостолма святому Сергею — и срете князя Ивана в тех же дверехъ церьковных, глаголя: «Брате, целовали есмя животворящий крестъ и сию икону въ церкьви сей живоначалныя Троиця, у сего же чюдотворцева гроба Сергиева, яко не мыслити намъ, ни хотети никоторому же от братьи межи себе никоего лиха. А се ныне не вемъ, что сбысться надо мною».

Князь же Иван рече к нему

: «Господине государь, аще ти въсхощемъ лиха, буди то и над нами лихо. Но се сътворихом християньства деля и твоего окупа: видевши бо се татари, пришедши с тобою, облегчать окупъ, что ти царю давати».[970]

Князь же велики поставль икону на место свое и пад ниць у гроба чюдотворцева Сергеева, слезами обливаяся и велми въздыхая и кричаньем моля, захлипаяся, яко удивитися всем сущимъ ту, и слезы испусти злодеемъ темъ противным. А князь Иванъ мало поклонься къ церкви, изыде, рече Никите: «Възми его». И князь велики много молився и вста от ничанья своего, и възревъ, рече велми: «Где брат князь Иванъ?»

Приступле же злый рабъ, гордый немилосерды мучитель Никита, ятъ за плече великово князя, глаголя: «Поиманъ еси великим княземъ Дмитреемъ Юрьевичемъ». Оному же рекшу: «Воля Божиа да будеть».

Он же, злодей, выведе его изъ церкви и с манастыря сведе, а посадиша его в голы сани, а противу его черньца. И тако отидоша с нимъ к Москве, а бояръ его всех поимаша, а прочихъ всех пограбиша, нагих попущаша.

А сынове великого князя, князь Иванъ да князь Юрьи, ухоронишася в томь же манастыре: а они, кровопийцы, якоже некоторый сладкы ловъ уловивше, отидоша, а о сихъ небрегоша, ниже пытаху о них. Си же великаго князя сынове, Иоанъ и Юрьи, в ту же нощь побегоша из манастыря съ оставшими людьми, с ними кои ухоронишась. Прибегоша ко князю Ивану Ряполовьскому въ Юрьевъ в село его Боярово. Князь же Иванъ съ своею братьею, с Семеномъ и съ Дмитреемъ, и со всеми людьми своими, бежаша с ними к Мурому[971] и тамо затворишася съ многими людми.

А князя великаго Василья в понеделникъ на ночь, на мясопустной недели, февраля 14, приведоша на Москву и посадиша его на дворе Шемякине, и самъ князь Дмитрей Шемяка стоял на дворе Поповкине. В среду на той же недели на ночь ослепиша князя великаго и отослаша его на Углече поле[972] и съ его княгинею, а матерь его, великую княгиню Софью, послаша на Чюхлому.[973]

Слышав же то князь Василей Ярославич[974] да побеже в Литву, да князь Семенъ Иванович Оболеньской[975] с нимъ же, а прочии дети боярьские и вси люди биша челом служити князю Дмитрею. И приведе ихъ къ целованью крестному всех, один Федоръ Басенокъ[976] не въсхоте служити ему. Князь же Дмитрей повеле възложити на него железа тяжки и за сторожи держати его. Он же подговори пристава своего и убежа из железъ, и беже къ Коломне, и тамо лежал под своимъ прителемъ,[977]

и многих людей подговорил съ собою, пограби уезды Коломеньские, побеже в Литву съ многими людми. И прибеже в Дябреньскъ къ князю Василью Ярославичю: дал бо бе король князю Дебряньскъ Василью в вотчину, да Гомей, да Стародубъ, да Мстиславль и иные многие места. И князь Василей Ярославич дал Дебряньскъ князю Симиону Оболеньскому да Федору Басенку.[978]

А князь Дмитрей услышевъ, что дети князя великаго, пришед, сели в Муроме со многими людьми, и не въсхоте на них посылати, бояся, понеже бо все людие негодоваху о княженьи его, но и на самово мысляху, хотяще великаго князя на своем осподарьстви видети.

Князь же Дмитрей умысливь сице: призва к себе епископа рязаньскаго Иону на Москву, и пришедшу ему, обеща ему митрополью.[979] И начат глаголати ему: «Отче, чтобы еси шелъ въ свою епископъю, в град Муром, дети великого князя на свой пертахиль взял, а язъ рад ихъ жаловати, и отца ихъ, великаго князя, выпущу, и отчину дамъ доволну, как мощно имъ быти съ всем».