Лицо Павла разгорѣлось отъ волненія. Брови его нахмурились, и губы сжались какъ будто отъ внутренней боли. Я подумалъ, что это хорошее, живое чувство Павелъ воспиталъ въ себѣ «за Млинчиномъ, въ степу».
Чья-то крѣпкая рука легла мнѣ на плечо. Я обернулся и увидѣлъ Усольцева, — человѣка довольно любопытнаго, съ которымъ я познакомился въ прошлую зиму на русской вечеринкѣ. Усольцевъ по ремеслу столяръ и живетъ въ Нью-Іоркѣ четвертый годъ. Онъ пріѣхалъ въ Америку изъ Одессы съ женой и малолѣтними дѣтьми, не имѣя ни одного адреса и не зная ни слова по-англійски. Объ его первыхъ похожденіяхъ можно было бы написать цѣлый томъ. Теперь онъ справился, досталъ работу и живетъ, какъ живутъ тысячи другихъ работниковъ въ Нью-Іоркѣ, имѣетъ квартиру съ газомъ и ванной, ѣстъ каждый день мясо, посылаетъ дѣтей въ дѣтскій садъ, по воскресеньямъ ходитъ на русскія лекціи, которыя довольно правильно организованы въ Нижнемъ городѣ. Домъ его составляетъ центръ, привлекающій къ себѣ десятка два молодыхъ русскихъ переселенцевъ, все людей самаго скромнаго званія, которые непроизвольно притянулись другъ къ другу и образовали первую великорусскую ячейку въ Нью-Іоркѣ, еще не организованную, смутно сознающую себя, но любопытную, какъ указатель въ ближайшее будущее.
— Вы откуда взялись? — спросилъ я.
Усольцевъ подошелъ такъ внезапно, какъ будто выросъ изъ-подъ земли.
— Я давно здѣсь былъ, — сказалъ столяръ. — Я каждый праздникъ подъ церковь хожу… — прибавилъ онъ.
— Какъ подъ церковь? — спросилъ я съ удивленіемъ. — Отчего же не въ церковь?
— Это какъ успѣешь, — сказалъ Усольцевъ. — Я, знаете, живу далеко. Въ другой разъ къ шапочному разбору придешь, на людей посмотрѣть, все-таки на душѣ лучше станетъ… А я къ тому же сталъ души ловить, — прибавилъ онъ.
— Какія души? — спросилъ я съ тѣмъ же удивленіемъ. — Для чего?
— Православныя, христіанскія души, — спокойно объяснилъ Усольцевъ. — Мы хотимъ сдѣлать, чтобы былъ настоящій кружокъ. Жена даже имя придумала; «Хуторокъ»…
— А для чего кружокъ? — полюбопытствовалъ я.
— Русскій кружокъ, понимаете, — объяснилъ Усольцевъ. — Чтобы русскіе люди схожденіе имѣли. А то вѣдь и поговорить по-русски не съ кѣмъ…
— Такъ вѣдь у васъ есть свои знакомые, — возразилъ я.
— Много ли насъ? — возразилъ Усольцевъ. — Надо собирать людей вмѣстѣ, столовую русскую откроемъ…
— Кого же вы нашли? — полюбопытствовалъ я.
— Одного слесаря привелъ, — сказалъ Усольцевъ. — Харьковскій, Цыплаковъ, полгода безъ русскихъ жилъ. Наждался, чуть не плачетъ…
— А сегодня? — спрашивалъ я.
— Сегодня съ казакомъ разговорился… Терскій казакъ, наѣздникъ. Въ американскомъ циркѣ джигитовку показываетъ. Тоже обѣщалъ придти. Три года въ Америкѣ живетъ и объ русскихъ все время тоскуетъ… А можетъ вы меня и съ этими добрыми людьми познакомите? — прибавилъ онъ, указывая глазами на Горисовича и на Павла съ женой.
Я назвалъ всѣ имена.
Усольцевъ внимательно и безцеремонно осмотрѣлъ всѣхъ по очереди.
— Вы съ
Бѣлоруссъ утвердительно кивнулъ головой.
— Всякіе люди здѣсь попадаются, — сказалъ Усольцевъ, очевидно, наведенный на эту мысль видомъ своимъ новыхъ знакомыхъ. — Въ томъ мѣсяцу я здѣсь какъ-то встрѣтилъ человѣка. Высокій такой, костлявый и одежда отмѣнная. Куртка и штаны до колѣнъ. Сапоги красные и папаха съ позументомъ. «Я, — говоритъ, — съ уральскихъ рѣкъ. Казакъ я, заурядъ-хорунжій». Я ему говорю: «А позвольте узнать, какъ вы сюда попали?» — «Я, — говоритъ, — скороходъ, хожу кругомъ свѣта пѣшкомъ!» Тутъ я удивился: «Зачѣмъ ходишь?» — говорю. «А затѣмъ, — говоритъ, — Плѣшковъ, — говоритъ, — офицеръ на лошади въ Парижъ съѣздилъ. Это штука невелика. А ты попробуй собственными ногами землю пройти… Оттопчешь ножки-то…»
Жена Горисовича тоже сошла внизъ со своей корзиной и колбасой. Черезъ минуту вереница женщинъ уже потянулась обратно, унося съ собою припасы, благословенные для розговѣнъ.
Вся толпа поднялась на ноги и потянулась къ перекрестку.
— Мы на то воскресенье въ паркъ ѣдемъ, — говорилъ Усольцевъ, — всѣмъ гуртомъ
Американскіе рабочіе время отъ времени устраиваютъ такіе выѣзды ins Grüne большими партіями и на довольно значительныя разстоянія. Общественное чувство русскаго столяра, столь настойчиво искавшее себѣ приложенія на новой почвѣ, мало-по-малу принимало американскія формы.
Русскій полякъ тоже присталъ къ нашей группѣ и шелъ рядомъ съ Усольцевымъ.
— Я тоже приду, — сказалъ онъ. — А пиво на чьи? — предложилъ онъ вопросъ съ грубой наивностью воспитавшей его трущобы…
— А кто пьетъ, тотъ и платитъ, — сдержанно сказалъ Усольцевъ. — Мы съ женой пьемъ только лимонадъ!
— Ну все равно, я приду, — сказалъ Игнаць.
Вагоны электрической дороги одинъ за другимъ подходили и останавливались на перекресткѣ.
— Всѣ на бортъ! — выкликали кондуктора обычную команду, какъ на кораблѣ, готовомъ къ отплытію. Толпа набивалась въ переднія двери и занимала мѣста почти съ бою.