— А тебя какъ зовутъ? — подумалъ съ ненавистью Агасферъ. — Фроимъ, или нѣтъ… Фардинандъ. Ты тоже отступникъ и еще бунтовщикъ. Голосъ твой сѣетъ бурю. Твой призывъ будитъ чернь и зоветъ бить стекла и потрошить перины въ моемъ домѣ…
Призракъ продолжалъ измѣняться. Тѣло его высохло, лицо стало важно и спокойно. Онъ сдѣлалъ два шага впередъ по пыльной дорогѣ и снова остановился.
Взглядъ его ушелъ внутрь, какъ будто онъ рѣшалъ трудную задачу, и губы слегка шевелились, словно складывали посылки сложнаго и запутаннаго силлогизма.
— Ты тоже Барухъ! — съ ненавистью подумалъ Агасферъ. —
Призракъ продолжалъ измѣняться. Вотъ онъ сталъ португальскимъ вельможей, потомъ преобразился въ мавританскаго поэта, съ мантіей черезъ плечо и лютней подъ мышкой, въ бродячаго сирійскаго учителя, въ странствующаго индійскаго купца. Тѣни ихъ существованій вспыхивали въ душѣ Агасфера другъ за другомъ, какъ зарницы, и становились все смутнѣе и непонятнѣе.
Когда все это было? Давнымъ-давно, тысячу лѣтъ тому назадъ… Онъ какъ будто восходилъ назадъ по лѣстницѣ своихъ прошлыхъ жизней къ далекому, почти забытому и перепутанному прошлому. Страна, окружавшая его и призракъ, стала жарче и суше. Нагрѣтый воздухъ рѣялъ вдали.
— Что это крадется между камней? — подумалъ Агасферъ, — не шакалъ ли подбирается къ степнымъ прыгунцамъ, а тамъ вдали не газель ли промелькнула?
Ему показалось, что на горизонтѣ засеребрилась бѣлая полоса рѣки, и между холмовъ проступили очертанія города и сверкнулъ отблескъ одной, самой высокой, круглой и устланной золотомъ кровли.
А призракъ продолжалъ измѣняться все быстрѣе и быстрѣе. Онъ непрерывно пріобрѣталъ новыя черты и выраженія, облекался въ длинныя ризы жреца и въ желѣзные доспѣхи воина, въ княжескій пурпуръ и въ бѣлую тогу римлянъ. Все спуталось въ умѣ Агасфера, душа его двоилась. Призраки эти были внутри его, но онъ до такой степени забылъ это далекое прошлое, что они стали ему чужды и враждебны. Эти священники и воины были болѣе похожи на его враговъ и гонителей, чѣмъ на отпрыскъ его собственной жизни и плоти.
А призракъ продолжалъ измѣняться. Онъ сталъ молодъ и строенъ тѣломъ. Голова его была открыта. Русые волосы раздѣлялись на темени и, слегка завиваясь, спадали внизъ. Сѣрый вязаный хитонъ облекалъ его гибкія плечи. Лицо его было задумчиво и прекрасно, и глубокій взглядъ сіялъ важнымъ, кроткимъ, спокойнымъ и загадочнымъ свѣтомъ.
И вдругъ что-то дрогнуло въ груди Агасфера. Онъ сдѣлалъ глубокій вздохъ, и воздухъ ему показался чище и свѣжѣе. Пыльная дорога стала полосой зеленой травы, и гладкая степь взволновалась серебристою рябью, какъ бѣлое озеро.
Прошлое выросло въ душѣ Агасфера и стало настоящимъ.
Онъ ощутилъ себя рыбакомъ, простымъ и безхитростнымъ, съ наивнымъ умомъ и мозолистыми руками.
— Ты, Господи? — сказалъ Агасферъ тихо, и какъ будто задавая вопросъ.
Глаза его загорѣлись, и онъ сдѣлалъ шагъ впередъ по направленію къ призраку.
— Я — Сынъ Человѣческій! — сказалъ призракъ, не отводя отъ Агасфера своихъ глубокихъ мечтательныхъ глазъ. — Любишь ли ты меня, Петръ?
— Господи, Господи! — повторялъ Агасферъ съ восторгомъ въ голосѣ. — Плоть отъ моей плоти, огонь отъ моего духа! Мой сынъ, мой Господь!..
— Любишь ли ты меня, Петръ? — повторилъ Сынъ Человѣческій.
— Господи! — твердилъ Агасферъ. — Мнѣ ли не любить Тебя? Въ мукахъ моей души я родилъ Тебя! Ты кровь моихъ жилъ, лучшій трепетъ моего сердца, мой призывъ къ міру, мое Святое Слово!
Но внѣшній видъ призрака снова измѣнился. Лицо его стало блѣдно и безкровно. Тѣло какъ будто поднялось и вытянулось. Руки простерлись неподвижно надъ головой. Сзади его проступило зловѣщее черное дерево. Руки Сына Человѣческаго были прибиты къ дереву окровавленными гвоздями, и Его вытянутое тѣло повисло на нихъ, какъ на двухъ бѣлыхъ плетяхъ. Кровь и слезы медленно катились по Его щекамъ и каплями стекали внизъ.
И Агасферъ всплеснулъ руками и въ отчаяніи заломилъ пальцы.
— Сойди съ креста, Господи! — громко возопилъ онъ. — Кто распялъ Тебя, Утѣшитель слабыхъ? Сильные міра, первосвященники, святотатственные палачи!..
Дыханіе замерло въ груди Агасфера отъ великой жалости. Смутный сонъ его души исчезъ предъ этимъ страшнымъ зрѣлищемъ, и, вмѣсто оцѣпенѣлаго безразличія, въ груди его бушевала живая любовь и ненависть.
— Господи, сойди внизъ! — повторилъ онъ и, простирая руки, сдѣлалъ шагъ впередъ къ подножію креста.
И Сынъ Человѣческій выдернулъ Свои пронзенныя руки изъ-подъ колючихъ гвоздей, уже заржавленныхъ отъ крови, и сошелъ съ креста. Тѣло Его стало сухо и прозрачно. Онъ не шелъ, а скользилъ по землѣ. Глаза Его запали внутрь и пріобрѣли таинственный блескъ.
Онъ подвинулся впередъ и загородилъ дорогу Агасферу.
— Куда ты идешь, Агасферъ? — спросилъ Онъ, поднимая Свою правую руку, запечатлѣнную глубокой гвоздяной стигмой, и почти касаясь плеча странника.