Томъ пятый. Американскіе разсказы

Но когда Агасферъ воочію увидѣлъ чудо воскресенія, голова его затмилась, и сила зрѣнія внезапно исчезла изъ его напряженныхъ глазъ. Прошлое утонуло въ этой тьмѣ. Онъ забылъ о красѣ галилейскихъ холмовъ и почувствовалъ себя снова жалкимъ, гонимымъ, на половину затравленнымъ странникомъ.

Его незрячіе глаза превратились въ свѣжія раны, и, вмѣсто слезъ, изъ нихъ струились алыя капли крови, такъ же точно, какъ изъ крестныхъ ранъ Христа. Онѣ падали на его длинную сѣдую бороду и засыхали въ ней, превращая ее въ струпъ.

Тогда Агасферъ простеръ въ сторону свою длинную, сухую руку. Исчезло озеро и зеленая трава; земля стала широкой и плоской равниной. Небо было сѣро и туманно, и рѣдкій дождь падалъ сверху, какъ боязливыя слезы. Холодный, влажный вѣтеръ прилеталъ съ сѣвера, и въ свистѣ его слышалась щемящая тоска, навѣянная необозримымъ поприщемъ этой огромной, скучной, подавленной туманомъ равнины.

И Агасферъ снова повелъ рукой, и туманъ загорѣлся багровымъ блескомъ. На горизонтѣ занималось зарево и освѣщало длинный рядъ костровъ, приготовленныхъ для гигантскаго всесожженія. Задніе костры пылали, и вмѣстѣ съ ними пылало что-то жирное и смрадное, рождая густой дымъ и слоистую черную копоть. Передніе костры еще ожидали возжигающаго факела. На вершинѣ ихъ стояли призраки, прикованные цѣпями къ столбу. Ихъ бѣлые саваны были исписаны красными языками, но лица ихъ были бѣлѣе савановъ, и земная надежда потухла въ ихъ глазахъ. Огромная толпа тѣснилась передъ кострами и жадно слѣдила за каждой судорогой этихъ мертвыхъ лицъ. Слуги Святой Германдады пѣли погребальную пѣснь, умолявшую небо о прощеніи нераскаяннымъ грѣшникамъ, но дымное небо нависло надъ землей, какъ кровля смраднаго ада, и самый воздухъ былъ насыщенъ безумной и ненужной жестокостью.

И Агасферъ повелъ рукою, и туманъ разорвался какъ завѣса. Изъ тумана выступилъ городъ, стоявшій надъ быстрой рѣкой, какъ сторожъ на проѣзжей дорогѣ. Улицы города были узки и извилисты, и мрачные дома почти соприкасались вверху своими нахлобученными вышками.

По узкимъ улицамъ металась и бушевала такая же неисчислимая толпа. Во всѣхъ рукахъ было оружіе, копья и топоры, длинные луки, ножи и просто толстые колья. На плечѣ у каждаго былъ нашитъ широкій бѣлый крестъ.

Люди съ топорами и кольями занимались охотой на другихъ людей, безоружныхъ, которые тщетно убѣгали въ темные закоулки и прятались на чердакахъ. Порой раздавался пронзительный крикъ дѣвушки или послѣднее хрипѣнье старика, о бороду котораго убійца уже вытиралъ свой окровавленный ножъ. А по большой дорогѣ шли босые братья и пѣли крестоносный гимнъ во славу Того, Кто больше всѣхъ страдалъ и былъ поруганъ на землѣ:

Lignum Crucis,Signum Ducis

Sequitur exercitus[13].

И Агасферъ повелъ рукою, и городъ растаялъ и исчезъ.

Сквозь туманъ проступило мѣсто, огражденное рѣшеткой и уставленное памятниками. Это было кладбище. Дѣло убійства кончилось и смѣнилось угрюмой тишиной. У подножія памятниковъ лежали рядами трупы. Тутъ были женщины, младенцы, старики. Они были истерзаны съ жестокостью, достойной Ирода. Чрево одной женщины было распорото и набито пухомъ, глаза одного старика были пробиты гвоздями; на лохмотьяхъ ихъ одежды алѣла еще не потемнѣвшая кровь.

Lignum Crucis,

Signum Ducis…

Рука Агасфера становилась длиннѣе и протянулась надъ кладбищемъ, какъ огромный указательный знакъ.

— Я не вижу, — сказалъ онъ, обращая къ кладбищу свое незрячее лицо, — но Ты видишь, Господи!

И Христосъ содрогнулся отъ жалости, и терновый вѣнецъ пошевелился на Его челѣ и капли алой крови снова потекли по Его лицу.

— Именемъ Твоимъ, Господи! — простоналъ Агасферъ и заплакалъ своими кровавыми, свѣже-выколотыми глазами, и Христосъ заплакалъ вмѣстѣ съ нимъ.

Тогда Сынъ Человѣческій снова преобразился, и лицо Его стало какъ у прекраснаго юноши. Голова Его покрылась мягкими русыми кудрями, нѣжный румянецъ заигралъ на Его щекахъ, и въ глазахъ сверкнула земная печаль и гроза.

— Смотри! — сказалъ Онъ и коснулся рукой головы Агасфера.

Умственный взоръ Агасфера открылся и охватилъ все поприще земли. Вся безконечная ширина ея была изъ края въ край покрыта трупами. Здѣсь тоже были старики, женщины и дѣти. Одни были тощи, какъ скелетъ, и бурая кожа присохла къ ихъ угловатымъ костямъ; другіе лежали съ распухшими и почернѣлыми лицами. У третьихъ на груди и на лицѣ запеклась свѣжая кровь.

— Моимъ ли это именемъ? — сказалъ Христосъ. — Не именемъ ли сатаны?

На восточномъ краю земли кипѣла неумолимая война. Пушки тяжело грохотали, пороховыя мины взрывались одна за другой. Разорванные члены человѣческихъ тѣлъ взлетали вверхъ окровавленнымъ фонтаномъ и падали внизъ, еще трепеща отъ внезапно уничтоженной жизни.

— Это мой народъ! — сказалъ Юноша. — Мой несчастный, безплодно погибающій народъ!..