Томъ пятый. Американскіе разсказы

Тѣло его постепенно изнашивалось отъ ходьбы и времени, но ему снилось, что судьба, не желающая дать ему смерти, замѣняетъ одно тѣло другимъ и заставляетъ его возрождаться снова и снова. Цѣлый рядъ пережитыхъ существованій всплывалъ въ его умѣ, какъ обрывки сновидѣній. Онъ былъ министромъ въ Испаніи, пробовалъ обращать въ свою вѣру русскаго князя въ Кіевѣ. Инквизиція поднимала его на дыбу и разрывала его тѣло членъ по члену. Онъ былъ банкиромъ въ Венеціи, докторомъ при монгольскомъ дворѣ. Быть можетъ, онъ дѣйствительно пережилъ эти существованія, ибо и въ дѣйствительной земной жизни нѣтъ ничего, кромѣ сна и странствія. Но въ цѣпи этихъ жизней, связанныхъ другъ съ другомъ, лежала тайна его безсмертія. И все это время онъ неуклонно продолжалъ идти по своей безконечной дорогѣ, съ коробомъ за плечами и натыкаясь окровавленными ногами на дорожные камни. Цѣпь этихъ призрачныхъ жизней уходила однимъ концомъ въ прошлое, а другимъ въ настоящее. Она двоилась, троилась и умножалась, какъ песокъ, и эти безчисленныя тѣни существованій перебѣгали въ душѣ Агасфера, какъ проблески дневного свѣта, отброшенные на землю сквозь густыя вѣтви дерева невѣрной и узорчатой сѣтью. Агасферъ переживалъ ихъ всѣ одновременно и поочередно. Онъ спорилъ и разговаривалъ самъ съ собой, бранился и даже смѣялся, и не было ничего зловѣщѣе этого безумнаго смѣха, понятнаго только для призраковъ.

Иногда онъ засовывалъ руку въ карманъ и бренчалъ воображаемымъ золотомъ.

— Зачѣмъ тебѣ золото, Агасферъ? — спрашивалъ онъ и тотчасъ же самъ давалъ отвѣтъ:

— Въ золотѣ — моя жизнь. Когда меня гонятъ, могу захватить его съ собою. Золотомъ могу купить все, хлѣбъ и кровь, и человѣческій законъ, и землю, и даже новаго бога…

— Зачѣмъ тебѣ золото, Агасферъ? — упорно возвращался онъ къ тому же вопросу и вдругъ превращался въ нищаго портного и, быстрымъ жестомъ вывернувъ карманы, отвѣчалъ скороговоркой:

— Золото, какое золото? Мнѣ не на что купить селедку на обѣдъ!..

Солнце поднялось на полдень и палило голову Агасферу, Агасферъ все шелъ впередъ, поднимая ногами пыль въ дорожной колеѣ. Капли пота одна за другой стекали на его лицо изъ-подъ мѣховой шапки и, смѣшиваясь съ пылью, слѣпили ему глаза. Онъ поминутно откидывалъ назадъ голову и разсѣянно смотрѣлъ передъ собою въ даль безконечной дороги, развернутой, какъ узкое сѣрое полотно. Вѣтеръ стихъ, и пыльная трава по краямъ дороги неподвижно застыла, но нагрѣтый воздухъ рѣялъ и игралъ впереди яркими причудливо-дрожащими переливами, похожими на волны призрачной рѣки. И вдругъ Агасферу, показалось, что тамъ, въ безконечной глубинѣ воздушныя волны сгущаются и принимаютъ болѣе уловимыя очертанія. Онъ продолжалъ идти впередъ тѣмъ же неторопливымъ и колеблющимся шагомъ, и черезъ минуту воздушныя очертанія стали яснѣе. Въ яркомъ воздухѣ полудня выросла человѣческая фигура, сотканная изъ тумана и блеска, которая тоже шла или, скорѣе, плыла навстрѣчу Агасферу.

Сердце Вѣчнаго Жида, привычное къ дорожнымъ злоключеніямъ, отупѣвшее среди несчастій и обидъ, дрогнуло въ первый разъ послѣ минувшихъ тысячелѣтій, ибо эта фигура не была похожа на тѣхъ людей, которыхъ онъ встрѣчалъ время отъ времени на земныхъ дорогахъ. Она была такая странная, трудно уловимая; ея очертанія и обликъ постоянно измѣнялись. Ему показалось, что ихъ соединяетъ какое-то таинственное родство.

— Кто знаетъ, — подумалъ онъ, — быть можетъ, я тоже кажусь ему такимъ же непостояннымъ, вѣчноизмѣняющимся, неуловимымъ призракомъ.

Приближаясь, видѣніе замедлило шагъ. Агасферъ послѣдовалъ его примѣру, продолжая внимательно всматриваться въ эти загадочныя черты. Обликъ видѣнія измѣнялся все быстрѣе и причудливѣе. Вотъ оно стало меньше ростомъ и сухощавѣе. Его большая голова была покрыта длинными рѣдкими волосами, и правая рука держала свѣжеочиненное гусиное перо, а въ лѣвой была книга, на которой въ видѣ эпиграфа было написано: «Кровью моего сердца, сокомъ моихъ нервовъ».

Но Агасферъ не могъ прочитать этой надписи, ибо вся книга была написана чуждыми письменами и отъ нея исходилъ враждебный запахъ, какъ отъ нечистой вещи. Однако, лицо призрака показалось ему знакомымъ. Въ памяти его на минуту вспыхнуло и промелькнуло, какъ молнія, еще одно существованіе. Маленькій, хилый мальчикъ шелъ со своимъ учителемъ по улицѣ большого города. Они шли посрединѣ улицы съ вьючными животными и псами.

— Мы обязаны давать дорогу каждому встрѣчному, — говорилъ учитель, — судьба наша топтаться въ грязи…

— Барухъ! — промелькнуло въ умѣ Агасфера. — Вѣроотступникъ, проклятье тебѣ! Ты бросилъ даже отцовское имя, чтобы сравняться съ «гоями».

А черты призрака продолжали измѣняться. Онъ сталъ высокъ и статенъ. Глаза его метали молніи, и лицо его было, какъ лицо вождя. Правая рука его была протянута впередъ, и громкая рѣчь лилась изъ его раскрытыхъ устъ, — и эхо полей отвѣчало ей рокотомъ, какъ голоса многотысячной толпы.