Тонкий лед

Наконец, военачальники покинули шатер (кое-кто из них узнал Мейнарда и приветствовал его, причем без особого удивления), и ожидавших пригласили войти. Флавьен отдал стражнику копье с флагом, Мейнард направился первым. И все вместе они вошли в шатер человека, который передвигал всех людей вокруг, как шахматные фигуры.

Людовику Немецкому, или Баварскому, как звали его тогда по наименованию принадлежавших ему земель, в том году исполнилось тридцать семь лет; это был высокий, сильный мужчина со вьющимися волосами цвета золотых колосьев. Он носил бороду и усы, так же золотившиеся, словно августовское поле, и выглядел как благороднейший из мужей. Когда визитеры вошли, король сидел за столом, заваленным картами, оружием, свитками, едой, уставленным золочеными кубками, — но увидав, кто приехал, поднялся. На Людовике была темно-синяя туника с короткими рукавами, обшитая золотой тесьмой, из-под которой выглядывали рукава темно-зеленой рубахи, тоже расшитой; оплетка превосходных кожаных сапог поднималась до колен. В волосах тускло отсвечивал обруч с зубцами — простая корона, которую Людовик носил всегда и шутил, что она удерживает на месте его буйные кудри и не менее буйные мысли.

— Так, так, так! — воскликнул король, скрестив руки на груди, когда вошедшие ему поклонились. — Кто почтил своим присутствием мой скромный шатер? Неужели это тебя я вижу, Мейнард, после стольких лет, да ещё в светском платье, и без тонзуры на макушке! Неужели ты не осуществил свою мечту и не стал человеком Божьим?

— Не стал, мой король, — ответил Мейнард, выпрямляясь. Несмотря ни на что, он был рад видеть Людовика. Они дружили много лет, хотя один подчинялся приказам другого, и доверяли друг другу; не вина короля, что душа Мейнарда сломалась. — Монахи уговаривали меня, однако я счел себя слишком недостойным червем земным, дабы полностью посвятить себя Господу.

— Смотрю, чувства юмора ты не утратил, — заметил Людовик и с любопытством посмотрел за спину Мейнарду. — И с женщиной приехал. Кто эта красавица, друг мой, и где ты ее добыл?

— Это она меня добыла, забрав в плен мое сердце. — Мейнард сделал знак жене, чтобы она подошла. — Это моя супруга, Альвдис, дочь Бейнира Мохнатого.

— Северянка! — прищурился король. — Я мог бы догадаться, наши девушки ходят иначе. И даже дочь какого-нибудь ярла, если я правильно понимаю их прозвища? Значит, супруга, Мейнард. Не ожидал, что ты ею обзаведешься. Добрая христианка, я надеюсь?

— Я обвенчался с Альвдис по традициям ее народа, — твердо ответил Мейнард.

— Так, так, так. — Взгляд короля утратил смешливость и приобрел еще большую остроту. — Флавьен, кого это ты привез мне? Тот Мейнард, которого я знал, был ревностным христианином, да таким, что променял службу мне на ночные бдения в монастыре. Ты понимаешь, что сказал, мой друг? — обратился Людовик к Мейнарду обманчиво спокойным голосом. — Мне, королю милостью Божией, почитающему Святой Престол? Поблагодари меня, что здесь нет ни одного епископа, ни одного кардинала, черти их раздери, иначе они бы уже вопили о том, что покаянием дела не исправить. Особенно тебе!

— Благодарю, мой король, — смиренно согласился Мейнард.

— Наглец! — Но он видел, что по-настоящему монарх не рассержен — скорее, удивлен и озадачен. — Хочу услыхать эту историю. Останешься пока тут, беседовать с тобой будем вдвоем. Как бы ни была хороша твоя жена, я стану обсуждать с тобою государственные дела и поручения, коль скоро ты вернулся.

— Мой король…

Людовик нахмурился, и Мейнард, обернувшись, велел Флавьену и Альвдис выйти. Супруга посмотрела на него вопросительно, однако при всем желании он не мог сейчас ей ничего объяснить. И понимал, что разговор с Людовиком будет нелегким.

Когда король и Мейнард остались наедине, монарх заметил:

— Ты, де Брюйер, всегда мог меня удивить, но сегодня день, когда ты преуспел в этом больше, чем обычно! — Он шагнул вперед, взял Мейнарда за плечи и сжал. — Как же я на тебя зол, Мейнард. Твоя внезапная тяга к святости лишила меня верного человека, сильного мага и хорошего друга; а ведь на тебя больше, чем на других, я всегда мог положиться. Ну, теперь ты возвратился, и мы забудем прежнее…

Он вернулся за стол, сел, кивнул Мейнарду на лавку напротив.

— Налей себе вина и рассказывай.

Пришлось так и поступить. Мейнарду привилегия сидеть в присутствии короля была дарована давно, и он с сожалением подумал, что, не высказавшись сразу, приняв правила игры Людовика, лишь усложнил дело. Надо было с Флавьеном отослать королю письмо, в котором все и объяснить подробно. Но правда и то, что подобное послание Людовика бы не удовлетворило. Нет, все-таки правильно приехал.

— Я провел в саксонском монастыре шесть лет, мой король. А в конце прошлого августа нашу обитель разграбили воины Бейнира Мохнатого из Аурланда. Я защищал братьев и убил много северных воинов, меня взяли в рабство и отвезли в Норвегию, где я и жил в поселении Бейнира, Флаам. Потом случилось так, что я обрел земли и свободу… и взял в жены Альвдис. Такой вот рассказ.