Тонкий лед

Людовик покосился на него, дочистил яблоко и с хрустом откусил кусок, не торопясь отвечать. Прожевав, все-таки соизволил:

— Ты, Мейнард, нахален без меры. И головой не дорожишь. Знаешь, что уже слухи пошли про тебя и твою женщину?

— Догадываюсь.

— Епископ Хеспенгау сегодня утром спросил меня, правду ли болтают, что ты женился на язычнице, а она при том не христианка. Я сказал, что не стоит верить всей болтовне, но, боюсь, это лишь отсрочка.

— И что это значит, мой король?

— Это значит, что послужи своему монарху, а я подумаю, как тебя оградить от клириков, — предложил Людовик. — Моей власти тут достаточно, чтоб они оставили тебя и твою женщину в покое. Но для этого мне нужна служба.

— На сколько?

— Не знаю, Мейнард, не знаю. — Людовик был очень доволен собой. — Пока поедешь в Аттиньи, и мы теряем время на разговоры, а оно уходит. Вот письмо. — Он указал на свиток, лежавший на краю стола, среди огрызков и хлебных крошек. — На словах заверишь моего брата Карла в моем расположении. Ты знаешь, как это делается.

— Мой государь, — возразил Мейнард с сожалением, — так не получится.

Ему вдруг все это смертельно надоело. Прошагав к столу, Мейнард отодвинул свиток в сторону, до поры до времени, оперся кулаками о столешницу и заговорил, глядя в удивленное лицо Людовика:

— Государь, ты утверждаешь, что я буду тебе служить, когда я объясняю, что и хотел бы тебе служить, но не могу больше; ты стращаешь меня церковными карами, тогда как я собираюсь вернуться на свои новые земли, где христианство — это нечто вроде сказки на ночь. Эти церковные кары слегка волнуют меня, пока я здесь, но и то не слишком. Ты, может, думаешь, что я изменю свое решение? Я не изменю. Я буду каждый раз, как увижу тебя, становиться перед тобою на колено и просить тебя о милости — даровать мне за службу награду. Дай мне ту жизнь, о которой я прошу. Неужели не думаешь, что я ее заслужил? Неужели я у тебя просил хоть раз чего-то такого?

— Ты попросил уйти в монастырь, я тебя отпустил, — отвечал рассерженный Людовик. — Сколько можно бежать от своей жизни, Мейнард? От того, кто ты есть?

— Прости, мой король, но это больше не моя жизнь. Я изменился, я уже не тот, каким ты меня знал.

— Думаешь, ты стал лучше? — с иронией осведомился Людовик. — Или святее? Или, быть может, тебе открылась какая-то истина, недоступная другим? Разочарую тебя, Мейнард, — ничего нового ты не открыл. Если любовь временно заслонила от тебя твое истинное предназначение, то я тебе напомню: ты воин, маг, ты мой друг, ты один из вернейших людей в моем королевстве, и рано или поздно ты об этом вспомнишь. Я хочу лишь дать тебе шанс и сократить время сомнений…

— А если я не вспомню, государь? — тихо спросил Мейнард. — Если моя жизнь изменилась так непоправимо, что я больше не могу вернуться к прежней? В это сложно поверить тому, чья жизнь меняется по другим законам, как, например, твоя. Я безмерно уважаю и люблю тебя, мой король, я готов был служить тебе раньше и, если б ничего со мною не случилось, служил бы и сейчас; но со мною все переменилось. И единственная награда, которую я прошу у тебя, — это освободить меня от службы. Ты сделаешь меня счастливым.

— Все-то ты о себе помышляешь, Мейнард. А о своем короле — не подумал. Сначала пропал на шесть лет, теперь вернулся и дерзишь мне беспрерывно… Что такое счастье, о чем ты говоришь? Как можно рассуждать об этом, когда я объясняю тебе, что ты мне необходим здесь, в моем войске, — ведь я могу тебе довериться, как себе! Пусть ты даже магом быть для меня не хочешь, другом ты остался. Остальные… Они служат, конечно, неплохо, но ни одному я так не могу доверять — а тебя вот сколько лет не видел, и все равно… — Он махнул рукой и поджал губы. — Езжай в Аттиньи, Мейнард. Это важное послание, и необходимо доставить его и возвратиться с ответом как можно скорее. Я подумаю над сказанным тобой, но знай, что взаимопонимания между нами пока нет.

Мейнард покачал головой.

— Мне жаль, государь. Я хотел бы, чтоб оно вернулось.

— Так сам возвращайся.

Он взял свиток и вышел, не сказав больше ни слова и не поклонившись. Непочтительно, однако запас почтительности Мейнард, похоже, исчерпал.

ГЛАВА 23

Для поездки в Аттиньи Мейнард выбрал шестерых, включая Флавьена.

— Надо обернуться быстро. Возьмем отрядных лошадей. Флавьен, подбери мне коня порезвее, и себя не обижай.

— Сделаю.

Альвдис, выслушавшая краткий пересказ очередной то ли ссоры, то ли дружеской беседы с королем, выглядела встревоженной.

— Что это означает, Мейнард? Ты говоришь, церковники могут… навередить тебе? Нам?

— Я так не сказал, — ответил он мягко. — Король будет защищать меня, пока надеется уговорить остаться. Но когда точно поймет, что это не блажь… Сейчас он просто мне не верит. Думает — даст мне поручение, я слетаю в Аттиньи, как птица, и разом заскучаю по старым добрым временам. Только вот на то они и старые, чтоб оставаться в забвении.

— Иногда я думаю, — тихо сказала Альвдис, — может, тебе следовало бы…

Мейнард перебил ее сразу: