Товарищ гвардии король

Карасс задумался. Пятьсот с небольшим километров можно за день пройти даже по немецким дорогам. И это выйдет не намного дольше, чем вызывать транспортный самолёт, отрывая его от перевозки раненых. Пока прилетит, пока старший сержант до аэродрома доберётся… Да танком и надёжнее — в горах до сих пор бродят дезертиры из "Великой Богемии", надеющиеся прорваться в Швейцарию. Пожалуй, и верно…

— Хорошо, давай своим ходом. А Его Величеству я радирую, на границе тебя встретят. И передай, что сами завтра начинаем погрузку. Будем дня через три.

— Так точно, товарищ майор, передам, — Бадма лихо козырнул и повернулся к своим: — Экипаж, слушай мою команду…

Место вне времени и пространства.

Над светлыми вершинами горы Мунку-Сардык вставало солнце нового мира. Правда, на взгляд Божественной бабушки Манзан-Гурмэ он вроде и оставался старым, но Эсэге-Малан повелел так считать, и она не стала спорить с мужем. Зачем сомневаться в мудрости властителя небес? Есть более достойные пожилой и уважаемой женщины занятия. Такие, например, как чтение серебряной книги, в которой явлены судьбы всех её подданных. А их, спасибо другу Николе-бурхану, советской власти, девяноста девяти тенгриям и лично товарищу Сталину, с каждым годом становилось всё больше и больше.

Бабушка любила в свободную минуту просто полистать книгу, наблюдая за деяниями героев. Иные были настолько хороши, что порой Манзан-Гурмэ не выдерживала и чуточку помогала своим любимцам. Совсем чуть-чуть, не больше пары строчек… А то обидно бывает, когда хорошему человеку на роду написано погибнуть в цвете лет. Жалко. И потом, как однажды сказал при встрече Александр Христофорович Бенкендорф (большой начальник, однако, сидящий на белой кошме у подножия трона Русского Бога): — "Не стоит ждать милостей от природы. Пролетарское чутьё — вот важнейшее из искусств".

Ну как не помочь вон тому воину, едущему на своём танке по извилистой лесной дороге? Как бросить его на чужбине? Немного путь сократить, усталость убрать, добавить соляры в баки… Он давно уже бабушке приглянулся — ладный, храбрый, пригожий. И мысли хорошие, добрые. О доме, о любви…

"Однако, хорошо!" — думал Бадма, сидя на башне и свесив ноги в открытый люк. — "Главного бандита прибили, фуражку отдам — два ордена получу. Отпуск дадут — домой поеду. Не насовсем, ненадолго, только жениться. Уж за героя-то Очир Дармаич свою Сэсэгму точно отдаст".

На странице серебряной книги появился образ стройной черноокой девушки в синем дыгыле, едущей на коне, а сам Бадма вспомнил робкие поцелуи в тальнике над рекой, вкус свежей курунги… Однако, совсем хорошо стало! Манзан-Гурмэ осторожно смахнула слезу умиления — какой молодец, всё о любви да о любви, за столько времени ни разу о водке не вспомнил. Таких людей Божественная бабушка уважала.

— Ахтунг! — донеслось с неба. После крика на раскрытую книгу упало что-то липкое и вонючее. — Их бин шайзештурмфогель!

— Cука ты долбанная! — от огорчения супруга властителя небес забыла родной язык. — Чтоб тебя в полёте раскорячило и об землю шлёпнуло, дристуна крылатого! Испортятся же записи!

— Их бин шайзештурмфогель! — повторился вопль, и на страницу легла чёрная тень нетопыриного крыла.

А под гусеницей танка вдруг рванул неизвестно кем и когда установленный фугас, от которого сдетонировал боекомплект. И тишина…

Очнулся Бадма на охапке свежескошенной травы посреди широкого поля. Слева от него были горы, высокие, упирающиеся в небо белыми вершинами, справа — пологие холмы, покрытые лесом. Под ближайшим холмиком стоял верный танк — обгорелый, без башни, с оторванной правой гусеницей. Вокруг суетились восемьдесят восемь механиков, все до единого в белых комбинезонах, с алмазными гаечными ключами и золотыми маслёнками. Рядом два здоровенных мужика с большими крыльями за спиной грузили в санитарные машины остальных членов экипажа.

— Куда вы их тащите? — Бадма считал себя ответственным за боевых товарищей и был настроен решительно.

— Ясен пень, в рай, — охотно откликнулся один из мужиков.

— А это что?

— То же самое, но с национальным колоритом. Да ты не бойся, командир, ещё увидишься с друзьями. По одному ведомству проходите, хоть и подразделения разные.

— Тогда вот этого не трогайте, он буддист.

Словоохотливый ангел сверился с бумагами:

— Странно… У меня написано — бывший католик.

— Не-е-е, он даже в позе лотоса сидеть умеет.

— Точно?

— Что я, врать буду? — Бадма вспомнил скрюченные от сидения в холодной воде ноги Мосьцицкого и понял, что не кривит душой. — Сам видел.

— Ладно, забирай, — согласился ангел. — Опять что-то в отделе кадров напортачили. Вот здесь распишись.

После того как была поставлена затейливая закорючка и четыре кляксы, Адам открыл глаза.

— Где я? — но, увидев инструмент в руках механиков, сам себе и ответил: — В раю…