Трагедия личности

Я ввел это слово в оборот, чтобы подчеркнуть, что обеспечить действенность любой ценности может лишь сила, лежащая в ее основе, что сила «индивида» развивается из взаимодействия структур личности и общества, и что она, как и все человеческие возможности, проявляется на ступенях развития, т. е. на ступенях изменения условий.

Поэтому верность не может сформироваться до ступени юности по ряду причин (психологических, когнитивных, психосоциальных и психосексуальных), о которых я не буду здесь говорить. В то же время и по тем же причинам она должна сформироваться в юности, чтобы оградить эго от чрезмерно разрушительного кризиса и длительного расстройства. Таким образом, добродетель встроена в программу развития индивида так же, как в основную структуру любого общественного порядка, поскольку они сформировались вместе.

* * *

[Обратимся теперь] к методологическим проблемам и к разнообразию исторических процессов, которые неизбежно становятся предметом нашего интереса. История — все еще та область, которой психоанализ уделяет мало внимания, хотя психоаналитики и обращаются к прошлому, чтобы проверить свои способы реконструкции. Но мы не можем больше придерживаться одностороннего подхода, выражающегося в привычке объяснять поведение лидеров или масс их детством. В «Молодом Лютере» я описал детство и юность Лютера и показал, что реформатор и его детство, так же, как и детство и реформаторство тех, кто воспринял эти реформы и объединился в едином историческом деянии, являются результатом определенного, соответствующего эпохе стиля адаптации и реадаптации.

Но расстояние между историей и клиникой огромное, и оно не уменьшится ни по размеру, ни по содержанию, если рассматривать историю как гигантскую психиатрическую больницу. Я перефразирую здесь заявление одного лондонского критика, который недавно, делая обзор лондонской сцены, воскликнул, что история превратилась в палату умалишенного драматурга. Он говорит о пьесе, в которой такие исторические личности, как Т. И. Лоуренс и Мартин Лютер, были представлены не как вдохновенные и деятельные люди, какими они были в исторической действительности, а как слабые душевнобольные, которые действительно периодически испытывали сильные невротические страдания в связи с трагедией истории.

Изучение даже одного человека, которого все считали великим, достаточно для того, чтобы понять других из этой же категории. В Гарварде мы изучали биографии многих реформаторов и новаторов в идеологии. Основой их активности (как мы обнаружили) является инфантильный «счет, который надо оплатить», или, как они сами объясняют, некое «проклятие» с которым они живут и которое необходимо искупить. Такие люди, как Лютер, Ганди или Kьepкeгop, нисколько не сомневаются, рассказывая о своих проклятиях в дневниках и публичных выступлениях.

У Лютера, например, проклятием была патернальная жестокость, исходила ли она от отца, или учителей, или Рима. У Ганди это была смерть отца, или, вернее, убеждение в том, что это он довел его до такого конца; у Кьеркегора это было странное проклятие, соединяющее его судьбу с тайной порочностью его отца. В каждом из этих случаев отцы так привязывали к себе своих сыновей, что открытый протест или ненависть становились невозможными. В то же время они как бы внушали своим детям, что они им необходимы, что они избраны ими, и это выливалось в ощущение высшего предназначения и долга, хотя и эти же самые сыновья прошли в детстве и в юности через ощущения одиночества, слабости, физической ущербности, застенчивости и трусливости.

С уверенностью мы можем найти аналогичные темы кроме этих примеров: на ум приходят, к примеру, Вильсон или Элеонора Рузвельт — великий новатор в деле приобщения женщин к общественной активности. Таких людей объединяет сильный, не по годам развитый ум в детстве, обычно они выглядят старше своих лет. Им присуще одновременно и чрезмерное ощущение никчемности, и преждевременное внимание к «мировым проблемам». В юности они пытаются избавиться от этого с помощью общепринятых способов: Лютер пел, Ганди танцевал, Кьеркегор пил — все это был короткий, но пагубный период их жизни. Однако затем раннее ощущение своей избранности приводит их к убеждению, что они ответственны за все человечество, если не за все сущее, и они подвергаются «великому самоотречению», которое, в свою очередь, освобождает их (как сказал Вильсон) «для любви к великим делам».

Многое из того, что здесь описано, может относиться и к людям с причудами. Можно еще добавить, что таких мужчин и женщин отличают необыкновенная энергия тела, редкая концентрация ума, полная отдача души, что помогает им преодолевать испытания, ошибки, избегать катастрофы, а, кроме того, помогает выждать наиболее благоприятное для них время, когда они находят публичных почитателей, которые их находят и выдвигают.