Опыт психоаналитика — это опыт изучения одной истории болезни за другой, что помогает проследить, как интегративные силы пациента дезактивируются фрагментами прошлого, которые навязывают себя, но все же отказываются трансформироваться, растворяться в будущем. Это такие фрагменты, как навязчивые воспоминания, нерастраченная энергия, неуспокоенные страхи, незавершенные отношения, тревоги, нереализованные способности, нераскрывшаяся индивидуальность, подав ленные духовные потребности. Изучение (в историях болезней, жизнеописаниях и биографиях) ступеней кризиса индивидуального развития, при котором происходит сильнейшая блокировка нетрансформированного прошлого, привело к тому, что психоаналитики в последние годы научились находить механизмы реактивации и восстановления внутреннего равновесия, как в индивидуальных, так и в социальных факторах.
Предполагаю, что потенциальным вкладом психоанализа в изучение исторических процессов должно стать выяснение тех острых, внутренне неосознаваемых препятствий, которые сложились в прошлом и требуют своего разрешения в настоящем. Они составят тот материал, который можно назвать психоисторической действительностью, состоящей из исторических фактов и сил ожиданий и опасений индивидов. Такие внутренние психические переживания заполняют историческое пространство-время определенного народа. И то, что требует выхода в личной жизни — в истории людей, определяет и будущую историю. Таким образом, историческая действительность также указывает на то, какими ресурсами обладает трансформация прошлого в будущее и полное в нем совпадение.
Историческое решение также представляет некий темный момент в исторической действительности. Здесь силы того, кто издает решение и тех, кто его принимает и выполняет, сливаются вместе. Чтобы понять это, историки и психоаналитики должны научиться в полной мере учитывать тот факт, что если жизнь каждого подчинена некоей всеобщей логике, то и жизнь всех, кто живет независимо в данном историческом периоде, также подчинена некоей исторической логике. Это подтверждается теми формами и образами, с помощью которых человек идентифицирует себя с другими, идентифицирует себя с лидерами и лидеров с собой и отличает своих противников и врагов.
Все это содержится в предшествующих событиях детства и в идентификациях себя с первыми противниками в своей личной жизни. Каждое новое начинание в последующей жизни, каждая новая привязанность и увлечение прячутся в детских структурах наших образов и переживаний, где все короли и лидеры: отцы или старшие братья, а весь мир и все идеи — матери. Это мы должны и принять на веру, и подвергать проверке и обновлению, поскольку в каждом возрасте вырабатываются свои формы взаимодействия. То, что воспринимается одновременно многими, может отличаться от того, что воспринимают отдельные личности. Эти различия влияют на согласованность действий, имеющих политическую значимость.
Поскольку нации и отдельные личности являются разными системами, то каждый начальный, или предрациональный период, должен рассматриваться с точки зрения его двойной природы: как наделенный свойствами, приобретенными в личной жизни, так и тем, что дают ему общество и общественные институты.
Поэтому и психоисторическая действительность также должна содержать два компонента: влияние исторических изменений на судьбу отдельного индивида и влияние тех ценностей, которые складываются в ходе исторических изменений и становятся ведущими в данном обществе в данный исторический период.
Настоящий лидер интуитивно определяет желания масс, их готовность действовать в определенном направлении и свою способность представить себя в определенной ситуации как некий жизненно важный фактор (личное обаяние, имидж, стиль). Успех многих важных решений зависит от этих двух моментов. Пытаясь понять положение лидера, мы должны знать те реалии, с которыми он сталкивается в данный момент, то, что влияет на него и что помогает ему вдохновить своих последователей и делать их способными к решимости. Как известно, решимость должна мобилизовать внутренние ресурсы, и слабость в этом деле может привести к крупным разрушениям личностей, потере адаптивных механизмов, что, в свою очередь, дает волю (как у групп, так и у индивидов) иррациональной ярости, ожидающей только первого выстрела.
Признать силу этих выводов, относящихся к психоисторической действительности, означает попытку не только понять, как в какой-то отдельный момент индивиды начинают искажать реальность, как возникает угроза регрессии с местью, но также и проследить, насколько готовы они в своей действительности преодолеть остатки прошлого и, мобилизовав себя, выработать более рациональный взгляд, позволяющий соединить себя с другими для решительных свершений.