Трагедия личности

Именно в связи с этим, теории наподобие психосоциальной концепции личности становятся инструментом исторического познания. Не буду повторять здесь такие ее динамические составляющие, как «здравый смысл» или глубинные пласты бессознательного. В контексте исторической действительности это сумма всех образов, идей и сил, которые, грубо говоря, заставляют человека (и народ) ощущать себя «особенными» и действовать «особенно», что в исторической терминологии означает действовать так, как велит им их «я». И поэтому же признаку мы можем определить причины, заставляющие отдельные личности и народы ощущать, что они предают свою сущность и упускают «свое» время.

Есть в истории периоды, когда образуется пространственный вакуум, когда внезапно всех охватывает чувство отчужденности. Наше время схоже со временем Лютера состоянием отчужденности, содержащим в себе такие элементы, как чувство страха, вызванное изобретениями и открытиями (включая оружие), радикально расширившими и изменившими пространственно-временную картину мира, ощущение тревоги, вызванное разрушением ряда институтов, являвшихся в прошлом якорем спасения для элиты, страх экзистенциального вакуума.

Именно в такие времена конфликтные характеры лидеров и их одаренность «раскрывали себя с наибольшей силой», а лидеров их современники находили по аналогии, собственной конфликтностью и соответствующей неудовлетворенностью. В моем исследовании о Лютере я хотел показать через некоторые детали, как, благодаря чтению своих лекций по Псалмам он приходит к своего рода самоизлечению, к раскрытию, пусть и запоздавшему, своей индивидуальности и к тому, что он решается обещать соотечественникам обновленное христианство, уходящее корнями в теологию Павла и «смыкающееся» с политическими, технологическими и экономическими достижениями его времени.

Разрастающееся желание создать то, чего еще нет и сокрушить то, что кажется чужеродным и опасным для личности, указывает на состояние ее глубокого кризиса. Неспособность преодолеть родовую и идеологическую ограниченность не только становится препятствием на пути изменяющихся событий, но приводит к панике и резне.

Очевидно, психоанализ объясняет «горячие» войны лучше, чем «холодные», и именно поэтому в поисках возможных рычагов психоаналитического исследования истории мы выбрали людей, наделенных страстями, оставивших о себе записи в дневниках, в признаниях, людей, которые в своих исторических деяниях отличались «горячностью» духа и идеологическими конфликтами. Нас могут осудить за то, что мы предпочли для изучения порывистых людей, наделенных обостренным чувством откровения (как Вильсон, например), и отказались от анализа тех, кто принимает исторические решения, кто вырабатывает холодные и объективные суждения, кто отличается дисциплиной коллективного труда, кто создает инструкции и обеспечивает безопасность пользования передовой технологией.

Однако при ближайшем рассмотрении оказывается, что порыв (откровения) и историческое решение существуют в одном континууме, т. е. решения, которые приводят к неожиданным и крутым переменам, прячутся в судьбах лидеров и ведомых. Дело в том, что историческая действительность — это попытка создать будущий порядок из беспорядка прошлого. По-настоящему крупными решениями являются такие, в которых лидер или лидирующая группа, по каким-либо мотивам избранная встать во главе, созидает такое будущее, которое представляет собой сочетание его (или их) собственного прошлого и на этой основе создает концепцию правды в действии.

Правда в действии создает нестабильность действительности и чревата безграничными возможностями. Как сказал однажды Ганди (цитирую по памяти): «Говорят, политика и религия — две разные сферы. Но я без тени сомнения и с полным смирением заявляю, что те, кто говорит так, не знают что такое религия». Но за этим последовали страшные религиозные мятежи, поколебавшие принципы ненасилия садистским беззаконием толпы в беспрецедентном масштабе.

Не было ли влияние Ганди обусловлено силой харизматического откровения, а то, что случилось, — гигантским несчастным случаем, объясняемым моральной неустойчивостью человека? Сам Ганди никогда не принял бы такого вердикта, а в доказательство своей верности религии и политике он продолжал соблюдать пост даже тогда, когда его последователи предали его…

* * *

Возможно, пора перейти от роковых стечений обстоятельств к исследованию политических событий с точки зрения психологических закономерностей. Совершая это, мы только дотронемся до истории, но дотронемся с помощью исторических средств — подход, который Фрейд впервые применил к невротическим случаям жизни, считавшимся до него простыми фрагментами связного значения.