Гамлет. Серьезную и убедительную просьбу короля, поскольку король Англии является его верным данником, поскольку между ними, как пальма, должна процветать любовь и поскольку мир должен вечно носить свой венок из колосьев пшеницы и является запятой между их взаимными дружескими чувствами, - и тут следовали еще многие тяжеловесные сравнения {249}, - чтобы король Англии, прочитав это письмо, без дальнейших размышлений предал носителей письма немедленной смерти, не дав им времени для исповеди.
Горацио. Как было запечатано письмо?
Гамлет. И в этом помогло небо. У меня в кошельке был принадлежавший моему отцу перстень с печатью, являющейся слепком с печати Датского королевства. Я сложил свое письмо так, как было сложено письмо короля, подписал его, поставил печать, благополучно положил письмо на место, так что они и не заподозрили подмены. Затем на следующий день произошла схватка на море, а о дальнейших событиях ты уже знаешь.
Горацио. Итак, Гильденстерн и Розенкранц на пути к гибели.
Гамлет. Ну что ж, им самим нравилось их занятие {250}. Их гибель не касается моей совести. Она является следствием того, что они сами впутались в это дело. Опасно, когда ничтожный человек оказывается между разъяренными клинками двух нападающих друг на друга противников.
Горацио. Нет, что же это за король!
Гамлет. Как ты думаешь, разве теперь я не должен рассчитаться с тем, кто убил моего короля и осквернил мою мать, встал преградой между моими надеждами и моим избранием на престол, закинул удочку, чтобы поймать меня и лишить жизни, и действовал с таким коварством - разве по совести не справедливо, чтобы я рассчитался с ним этой рукой? И разве не достойно проклятия позволять этой язве нашей природы продолжать свое злое дело?
Горацио. Он скоро получит из Англии сообщение о том, чем там все кончилось.
Гамлет. Да, скоро. Но промежуток времени принадлежит мне. А жизнь человеческую можно прекратить словом "раз". Но мне очень жаль, добрый Горацио, что я забылся с Лаэртом. Ибо в моем горе я вижу картину его горя. Я постараюсь заслужить его расположение. Но то, что он бравировал своим горем, привело меня в неистовое бешенство.
Горацио. Тише! Кто идет сюда?
Входит Озрик.
Озрик. Приветствую вашу милость с возвращением в Данию.
Гамлет. Покорно благодарю вас, сэр. (К Горацио.) Ты знаешь этого речного комара? {251}
Горацио. Нет, добрый милорд.
Гамлет. Твое счастье, ибо даже знать его - порок. Ему принадлежит много земли, и притом плодородной. Когда животное становится господином животных, его кормушку ставят за королевский стол {252}. Это - глупая птица, но, как я сказал тебе, ей принадлежат обширные земли.
Озрик. Сладостный принц, если бы ваша милость располагала досугом, я сообщил бы вам кое-что от имени его величества.
Гамлет. Я выслушаю это, сэр, с самым напряженным вниманием. Посадите ваш колпак на место, он сделан для головы...
Озрик. Благодарю вашу милость, - очень жарко.
Гамлет. Нет, уверяю вас, очень холодно, дует северный ветер.
Озрик. В самом деле, довольно холодно, милорд.
Гамлет. И, однако, здесь очень душно и жарко для моей комплекции.
Озрик. Исключительно, милорд... Очень душно, так сказать... Не могу изъяснить, как жарко. Но, милорд, его величество приказало мне сообщить, что поставило большой заклад на вашу победу. Сэр, дело в том, что...
Гамлет. Прошу вас, не забывайте же...
Озрик. Нет, мой добрый милорд. Мне так, честное слово, удобнее {253}. Сэр, недавно ко двору прибыл Лаэрт. Поверьте, это совершеннейший джентльмен, полный превосходнейших качеств, очень мягкого обхождения и великолепной внешности. Говоря о нем с должным чувством, он - образец и точный список изящества, ибо вы найдете в нем полноту любого из тех качеств, которые только пожелает увидеть в нем джентльмен.
Гамлет. Сэр, его качества ничего не утрачивают в вашем описании. Хотя, я уверен, составление инвентарного списка всех его достоинств поставило бы в тупик арифметику памяти {254}, все же при этом мысль не качается из стороны в сторону, несмотря на то, что он быстро идет на всех парусах. Воздавая ему справедливую хвалу, я считаю, что у него большая душа и что качества его столь драгоценны и редки, что, говоря правду о нем, равный ему может быть лишь зеркалом, а остальные, желающие подражать ему, могут быть лишь его бледной тенью, не более.
Озрик. Ваша милость безупречно говорит о нем.
Гамлет. Но к чему весь этот разговор, сэр? Зачем окутываем мы имя этого джентльмена нашим грубым дыханием?
Озрик. Сэр!
Горацио. Неужели невозможно изъясняться на более понятном языке? Сделайте это, сэр, в самом деле!
Гамлет. Что вы имели в виду, назвав этого джентльмена?
Озрик. Лаэрта?
Горацио. Его кошелек уже пуст: все его золотые слова истрачены.
Гамлет. Да, Лаэрта.
Озрик. Я знаю, что вам небезызвестно...
Гамлет. Я хотел бы, чтобы вы это действительно знали; однако, честное слово, если бы вы знали, это говорило бы не в мою пользу {255}. Ну, что дальше, сэр?
Озрик. Вам небезызвестно совершенство Лаэрта...