Транскрипции программы Один с сайта «Эхо Москвы». 2015

Повсюду я брожу, весь мир — мой дом,

Чужбина мне — страна моя родная.

Это я Эренбурга цитирую перевод. То есть совершенно нормальная, гениальная попытка развернуть зерно противоречия в этой строке и вывести сразу тему на великий метафизический уровень.

И «Большое завещание», и «Малое завещание» поражают редким для той поры (и обычным впоследствии) сочетанием высокого штиля и абсолютно домашней семантики, абсолютно домашних дел. И упоминания о толстухе Марго, обо всех друзьях своих попоек и эротических похождений. Но при всём при этом, конечно, Вийон сохраняет высокий стиль и трагическую интонацию.

Вийон — действительно поэт внутренних противоречий человека абсолютно кровавой и переломной эпохи, поэтому на этих внутренних противоречиях строится у него всё. Знаменитая «Баллада противоречий» и знаменитое: «Я знаю всё, но только не себя», — потому что действительно даже для мудреца, для школяра, каким был он, в это время собственная личность абсолютно табуирована. Проникновение вглубь её — это главное табу средневековой культуры: вы можете испытывать предписанные чувства, а о своих подлинных чувствах вы должны молчать. Конечно, Вийон — первая фигура Возрождения, фигура того же масштаба, что Рабле. И неслучайно Рабле ссылается на его биографию, говоря, что Вийон стал впоследствии шутом при английском дворе. Se non è vero, è ben trovato [Если это и неправда, то хорошо придумано].

Но что особенно интересно в Вийоне, в его интерпретации в России — это именно его диалектическая, глубокая, трагическая религиозность. Он находится с Богом в непрерывном диалоге, но в диалоге немножечко с интонацией Блаженного Августина, — интонацией глубоко трагической, глубоко уважительной, но временами почти панибратской.

И очень интересно, что точнее всех в эту интонацию проник Окуджава. Сколько бы вам ни говорили и сколько бы ни повторял он сам в своё время, что «Молитва Франсуа Вийона» не имеет никакого отношения к Франсуа Вийону… Во-первых, имеет. Это было посвящение, во всяком случае мелодия эта была написана как посвящение Павлу Григорьевичу Антокольскому. Это довольно известное стихотворение Окуджавы. Не сохранилось исполнение, в Пахре на даче у Антакольского он это пел. Записывали это, а где эта плёнка — неизвестно. Он написал «Здравствуйте, Павел Григорьевич!» — знаменитое поздравление.

Пушкин долги подсчитывает,

и, от вечной петли спасён,

в море вглядывается с мачты

вор Франсуа Вийон!

А потом он просто на этот мотив положил свои стихи, написанные действительно тогда, когда жена была в больнице. «Господи, мой боже, зеленоглазый мой!» — это обращение к Ольге Владимировне, когда она рожала ему сына Антона, то есть Булата Булатовича.

Но дело в том, что сколько бы ни говорил Окуджава, что эта песня о жене, на самом деле, конечно, в ней использованы все вийоновские приёмы. «Умному дай голову, трусливому дай коня», — это та же самая «Баллада внутренних противоречий». «И не забудь про меня», — вот эта робкая интонация, я бы сказал, робко-наглая интонация прошения, потому ведь очень многое Вийоном написано в жанре прошения — прошения к высшему, к сильному — с той сложной интонацией глубоко религиозной, которая может быть расшифрована примерно так: «Господи, я виноват, но ты же знаешь, что я хороший». Или скажем иначе: «Господи, я виноват, но ты же знаешь, как я талантливый и как мне трудно». Все прошения Вийона — это прошения льстеца, исполненного собственного достоинства. Это же и интонация «Большого завещания», это и интонация более комического «Малого завещания», и главное — это интонация баллад.

Конечно, баллады Вийона тоже всегда стоят на внутреннем конфликте, конфликте классического, очень строгого содержания. Настоящая баллада всегда очень строго построена: три куплета по восемь строчек, посылка — из четырёх всегда, начинающихся со слова «принц». Вспомните «Балладу о дуэли», которую имели поэт де Бержерак с бездельником одним»: посылка — обязательно, и обязательны три строфы со сложной и строгой рифмой.

Сохраняя и, я бы сказал, с каким-то иезуитским мастерством, с абсолютной точностью воспроизводя форму, Вийон всегда наполняет её принципиально инаким содержанием — конфликтным содержанием. Иногда он пишет балладу просто на блатном языке. Кстати, тоже замечательно перевёл Ряшенцев балладу, где «марьяжный красный поп» — так называется палач, венчающий с петлёй. Конечно, сочетание канонической строгости и абсолютно вольного содержания у Вийона — это отражение того же внутреннего конфликта. Вийон — это именно человек, который всю свою поэтику построил на анализе противоречий. Он был близок людям нашей эпохи, людям 70–80-х годов, когда его трагическое и обречённое бунтарство имело совершенно определённые смыслы и аналогии.